— Он, — заключил наконец Эндрюс. — У него родинка и пара шрамов, я их в любое время узнаю. Но я не понимаю, что с ним случилось. Как он до такого дошел?
— О чем вы, сэр? Таким он был в момент смерти. — Маклин сглотнул. — Вам ведь сказали, как он умер?
— Да, и этому тоже трудно поверить. У Питера были свои слабости, но депрессией он не страдал.
— Вам известно, что у него был рак в терминальной стадии, сэр?
— Что? Не может быть!
— Когда вы в последний раз виделись с сыном, сэр?
— В апреле. Он приезжал в Лондон на марафон. Каждый год участвовал, собирал деньги для детской больницы.
Маклин посмотрел на изуродованное обнаженное тело. Он знал, что в марафоне участвуют самые разные люди, иные не могут бежать и тратят несколько дней, чтобы пройти дистанцию шагом. Если верить наружности Петера Эндрюса, ему пришлось бы ехать на такси. Ноги как палки, позвоночник искривлен. Швы мешали оценить, в каком состоянии он был до вскрытия, но Маклин помнил небольшое брюшко.
— Должно быть, он очень переживал за больницу, если пошел на такие усилия. Много собрал?
— Дело было не в деньгах, инспектор. Он любил бегать. Но в наше время для участия в Лондонском марафоне нужно заниматься благотворительностью.
— Извините, сэр, вы хотите сказать, ваш сын регулярно занимался бегом?
— С пятнадцати лет. Подумывал даже о профессиональном спорте. — Дональд Эндрюс протянул руку, погладил мертвого сына по голове. Сквозь слезы с укором взглянул на следователя. — Последнюю дистанцию он пробежал за два с половиной часа.
28
Непривычный сигнал рации остановил Маклина на пути к участку.
— Слушаю, — отозвался инспектор, с трудом вспомнив, как включается аппарат. Рация была массивнее мобильника и сложнее в использовании, зато батарейки не садились. Пока, во всяком случае.
— Здравствуйте, инспектор. Я уж думал, не соединят.
Маклин узнал голос душеприказчика бабушки.
— Мистер Карстайрс? А я собирался с вами связаться. Насчет Альберта Фарквара.
Пауза, словно его слова застали юриста врасплох.
— Ах да, конечно. Но я звоню по другому поводу. Мы разобрали бумаги вашей бабушки, вам нужно кое-что подписать, после чего можно начинать скучную процедуру передачи дел и тому подобное.
Маклин посмотрел на часы. День почти прошел, а на столе еще ждала куча бумаг, и только ознакомившись с ними, можно будет переходить к увлекательной задаче — исследовать трофеи Макриди.
— Я сейчас очень занят, мистер Карстайрс.
— Разумеется, Тони. Но даже детективам-инспекторам иногда нужно поесть. Я подумал, не выберетесь ли вы поужинать? Часов, скажем, в восемь? Заодно сможете подписать бумаги, а с прочим мы без вас разберемся. Эстер вверила мне несколько посланий личного характера, которые следовало передать вам после ее смерти. На похоронах мне показалось неудобно этим заниматься. И о Берти Фаркваре могу рассказать, если хотите, хотя это довольно неприятная тема.
Отказаться от подобного предложения инспектор не мог, к тому же это было удобнее, чем перекусывать в полночь по дороге домой, ведь раньше с работы не выбраться. Если удастся узнать кое-что про Фарквара, это можно считать рабочим временем.
— Спасибо, Джонас, вы очень любезны.
— Так в восемь?
— Да, отлично.
Карстайрс напомнил ему свой адрес и повесил трубку. Маклин к тому времени уже подходил к участку. Держа в руках рацию и соображая, как ее выключить, инспектор толкнул входную дверь.
— Не устаю удивляться, — заметил дежурный сержант. — Детектив-инспектор с рацией!
— Это не моя, Пит, одолжил у констебля. — Маклин встрянул аппарат, нажал несколько кнопок — тщетно. — Как эта штуковина отключается?
* * *
В крошечном кабинете царил хаос. Коробки, которые приволокла констебль Кидд, разложили по всему полу — одни вскрытые, другие еще запечатанные клейкой лентой. Посредине кабинета стоял на коленях Макбрайд и с надеждой перелистывал страницы протоколов.
— Развлекаешься, констебль? — Маклин глянул на часы. — А домой тебе не пора?
— Решил начать идентификацию вещей пораньше, сэр. — В руках у Макбрайда был пакетик с золотым яйцом, инкрустированным драгоценными камнями — на редкость уродливая вещица.
— Ну, мне надо убить примерно час. Давай один список мне, помогу. Как успехи?
— Эти из списка миссис Дуглас, — сказал Макбрайд, указывая на горку предметов на столе. — Судя по инвентарной описи, они находились на нижней полке справа. Все в один ряд. Я исхожу из предположения, что у мистера Макриди все разложено по порядку. Как-никак, он компьютерщик.
— Звучит разумно. — Маклин осмотрел коробки, сравнивая ярлыки со списком. — Значит, вот это — с верхней полки с левого края — первое ограбление, майор Рональд Дюшен.
Инспектор вскрыл коробку, перебрал прозрачные мешочки, выискивая что-то, соответствующее списку. Вряд ли здесь все — Макриди мог продавать не понравившиеся ему вещи, да и жертвы ограбления почти всегда добавляют кое-что в списки похищенного. Но содержимое коробки со списком не совпадало. Вытащив все пакетики на пол, Маклин уже собирался уложить их на место и взяться за следующую коробку, когда заметил внутри еще один мешочек. Достал его, поднес к свету, и холодный озноб пробежал у него по спине.
На стене висели увеличенные и обведенные кружками снимки предметов, найденных в нишах с органами убитой девушки. Он как раз уперся взглядом в одиночную золотую запонку со сложным орнаментом, украшенную крупным рубином. На дне прозрачного пластикового мешочка лежала пара к ней — точная копия.
29
Она не понимает, что с ней. Все началось… когда же? Она не помнит. Крики, беготня вокруг. Она перепугалась, ей даже стало плохо. Но теперь теплое одеяло накрыло все, даже память.
Голоса шепчут, журят и утешают, подгоняют вперед. Она идет уже много миль, но не замечает расстояния. Тупо ноют ноги, спина, живот. Хочется есть.
Запах щекочет ноздри, манит к себе, словно на канате. Она бессильна противиться, хотя ступни стерты до крови. Кругом люди заняты своими делами. Ей стыдно показаться им на глаза, но они не замечают ее, ковыляющую мимо. Одной пьянчужкой больше, одной меньше…
Она сердится на них, ей хочется ударить, причинить боль, показать им, как они ошибаются. Но голоса успокаивают, заставляют отложить злость на потом. Она не спрашивает, что такое «потом», а просто идет на запах.
Это как сон. Она словно перескакивает от образа к образу. Вот шумная улица, вот тихий переулок, вот большой дом в стороне от дороги. Потом она оказывается внутри.
Он замечает ее и поворачивается к ней. Он стар, но движется как молодой. Он идет к ней. Она встречает его взгляд, и что-то в ней умирает. Надменная осанка снова пробуждает в ней злобу. Шепот голосов глохнет, ярость вырывается наружу. Память, целую жизнь таившаяся в глубине, распускается черным цветком, зловонным и гнилым. Старик покрывается потом, дергается, ее окутывает боль. Прекратите! Господи, умоляю, остановитесь! Но это продолжается. Из ночи в ночь. С ней что-то сделали. Он с ней что-то делал, теперь она в этом уверена, хотя ничего о себе не помнит.
