— Мне не нравится, когда ты так меня называешь, — надув губы, заявила ее тринадцатилетняя сестра.
— Тогда тоже запомни хорошенько: меня зовут Кэс-си-ди. Имя из трех слогов!
— Ладно, ладно.
— А я лучше укоротил бы ваши имена спереди, — оживленно воскликнул Оуэн. — Ди и Ни.
Сестры даже не удосужились ответить ему. Стоит ли обращать внимание на глупого тринадцатилетнего мальчишку?
— А зачем ты копаешься в школьных вещичках мамы и папы? — спросила Уитни, всегда готовая к дружескому общению со старшей сестрой.
— Это связано с тайной, которую вы расследуете в школе? — спросил Оуэн, с грохотом прокатившись по полу на старом деревянном скейтборде.
— Отчасти косвенно. Я просто пытаюсь лучше понять, каким был Гленлейк в те времена, — ответила Кэссиди, не обращая внимания на шум.
Не говорить же им: «Я ищу доказательства того, почему расстались наши родители в семнадцатилетнем возрасте». Об этом им знать необязательно.
Подойдя ближе, Уитни увидела коробку с надписью «Гленлейк — Энди».
— Можно я пока посмотрю, что там лежит?
— Пожалуйста, — ответила Кэссиди, вынимая пачку фотографий, записок и корешков каких-то билетов из обувной коробки, заметив, что пересохшая связывающая их резинка распалась на кусочки.
Просмотрев первые фотки, она отложила их в сторону. На самом деле ей хотелось найти что-то более личное. Кэссиди нашла несколько писем и почтовых открыток, написанных мамой папе во время летних и весенних каникул или других расставаний. По очевидным причинам, в письмах содержались более пикантные сведения, чем в открытках. В одном имелось своего рода мягкое порно, но, дойдя до места, где мама описывала, какие чувства будет испытывать, когда «наши тела вновь сольются воедино», Кэссиди передернулась и не стала читать дальше.
Она предпочитала не думать о том, как ее родители занимаются сексом, и другим не пожелала бы. И уж точно не станет знакомить с этим двойняшек. Однако, возможно, в записях упомянуты причины какого-то разрыва? Может, в дневнике мамы…
В папиной коробке дневника не обнаружилось. И быстрый осмотр вместе с Уитни маминой коробки показал, что ее дневника там тоже нет. В любом случае Кэссиди сомневалась, что осмелится сорвать все покровы с их тайны.
Ее собственный дневник, за исключением нескольких послушных попыток писания в первый школьный год, сохранил девственную чистоту страниц, и такими же оставались дневники большинства одноклассников. Она, разумеется, собиралась написать выпускную страницу, так же как и сочинение для колледжа, раздумывая, когда же наконец в Гленлейке пойдут в ногу со временем и станут попросту отслеживать посты школьников в «Инстаграме».
Оуэн, соскучившись по чердачным реликвиям, решил забрать с собой скейтборд, чтобы покататься на нем и, естественно, попытаться перелететь на доске через мусорный бачок. Уитни осталась с Кэссиди; обе они с удовольствием рассматривали табели успеваемости, где по всем предметам у обоих родителей стояли практически все пятерки, не считая одного неудачного папиного семестра в выпускном классе, о чем Кэссиди теперь могла достоверно сообщить мистеру Келли. А также записи в школьных альбомах — сестры посмеялись над той из них, где некий Майк написал папе: «Чувак, я люблю тебя, но это не делает меня геем» — и уморительные фотографии середины девяностых годов (какой смешной была тогдашняя мода на наряды и стрижки!).
— Подозреваю, что их друзья выглядели не лучше, — сказала Уитни, удивляясь необъяснимой популярности своих родителей.
И тем не менее минут через двадцать она потеряла интерес к этому занятию. Кэссиди продержалась гораздо дольше, но и она уже готовилась сдаться.
Потом Уитни, уже бесцельно роясь в старых вещах, выудила оттуда металлический браслет, похоже, ручной работы.
— Смотри, какая клевая вещица! — воскликнула она. — Как думаешь, мама не будет возражать, если я поношу его?
— С чего бы ей возражать? — пожав плечами, ответила Кэссиди, закрывая коробку.
* * *
Обычно бабушка Биз и дедушка Коуп принимали всех в своем доме, но после некоторых, не слишком тонких намеков на то, что десятилетия приемов возымели отягчающие последствия, мама вызвалась взять эту обязанность на себя, получив бабушкино благословение.
Не то чтобы бабушка могла удержаться от исполнения обязанностей шеф-повара. Она приехала еще до того, как Кэссиди проснулась, чтобы «помочь», однако на самом деле просто наблюдала, чем занимается на кухне ее невестка. На папе и дедушке лежали только две обязанности — доставка индейки и выпивки, поэтому бо́льшую часть дня они проводили смотря футбольные матчи.
Саймон, который настаивал, чтобы их с Лорейн звали по именам — в натуре, без всяких там бабушек и дедушек, — приехал уже после полудня вместе с женой, а еще с тетей Саванной, которая была ненамного старше Кэссиди, и ее приятелем Тайсоном. А вот тетя Сейдж в прошлом году вышла замуж и уехала на праздник в семью своего нового мужа в Аризоне.
В типичном для себя духе Саймон объявил, что везет Лорейн, Саванну и Тайсона на Багамы, поэтому они пробудут в Сент-Луисе только до завтра. Кэссиди всегда считала своих калифорнийских тетушек пустышками, однако любила Саймона. Его шутливая фамильярность была гораздо веселее, чем язвительные замечания, сходившие за шутки в кругу Коуплендов.
К тому же он всегда приезжал с подарками. Кэссиди не считала себя меркантильной, но экстравагантные и небрежно выдаваемые подарки Саймона неотразимо напоминали о его голливудском образе жизни.
Когда Расти залился безумным лаем, сигнализируя об их прибытии, двойняшки рванули вниз, крича старшей сестре, чтобы поторопилась.
Кэссиди закрыла свой ноутбук, где только что нашла библиографию Далласа Уокера на сайте Фонда поэзии. Список был коротким, как и его жизнь, и включал в себя сборник рассказов, дебютную книгу стихов и отдельные публикации в разных журналах, из которых она слышала только о «Нью-Йоркере» и «Харпере».
В холле Расти крутился у всех под ногами, радостно облаивая каждого пришедшего. Кэссиди спустилась в тот момент, когда Саймон заключил в свои медвежьи объятия худосочную бабулю Биз, хотя та, естественно, предпочла бы тот вид объятий, когда руки легко обнимают плечи, а щеки соприкасаются в имитации сдержанного поцелуя.
Увидев племянницу, Саймон просиял.
— Привет, детка! Как жизнь в Гленлейке?
— Круто! — откликнулась она, сбегая с последней ступеньки и влетая в его жаркие объятия. От него даже пахло иначе — теплой погодой и дорогим парфюмом, видимо, полдня старательно выбираемым Лорейн.
Как обычно без всяких церемоний, Саймон порылся в кармане куртки и достал завернутый подарочек.
— Это тебе! Открой-ка его.
Все пристально наблюдали, как Кэссиди неловко снимала обертку. Внутри оказались первоклассные навороченные часы для спортивного бега.
