Возможно, я упаду прямо на дорожку и умру на месте.
И кстати, меня чуть не стошнило по пути туда. Я никому ничего не говорила, в том числе и Далласу. И нас никто не видел вместе. Разве что кто-то из той забегаловки или тот странный парень с вечеринки Роя могли знать кого-то в нашей школе… Каким бы безумием это ни казалось, именно так, должно быть, и случилось. Ведь только там мы появлялись вместе налюдях.
Я вошла в здание, уже думая, как буду прощаться со всеми, и о том, что скажет Саймон, услышав о моем исключении.
«С кем ты там трахалась?»
Он сойдет с ума, когда я отвечу.
А как, интересно, в Гленлейке разбираются с учителями, соблазнившими учениц? Уволят ли Далласа… или арестуют?
С трудом заставив себя войти в кабинет мистера Матисона, я не сомневалась, что скоро узнаю.
— Добро пожаловать, Энди, — радостно произнес мистер Матисон.
В кабинете также сидела миссис Кусинич, заведующая кафедрой английского языка.
— Спасибо, что зашли к нам так быстро, — сказала она, как будто у меня был выбор.
— Не за что, — ответила я.
— Что-то вы бледноваты, — заметила миссис Кусинич. — Вы хорошо себя чувствуете?
— Просто немного нездоровится… видимо, из-за погоды.
Преуменьшение на порядок.
— Мы постараемся как можно быстрее прояснить все вопросы, — продолжила миссис Кусинич, когда я села на свободный стул рядом с ней.
— Мы решили поговорить с вами сегодня, поскольку регулярно проводим опросы лучших учеников для получения отзывов об эффективности работы наших внештатных преподавателей, — сообщил мистер Матисон.
— Вы имеете в виду мистера У-у-окера? — запинаясь, уточнила я.
— Далласа, — с улыбкой вставила миссис Кусинич. — Мы прекрасно знаем, что вы называете его по имени.
— Весь класс его так называет, — произнесла я. Намного запальчивей, чем мне хотелось бы.
Они дружно кивнули, но меня это не успокоило.
— Вы — одна из лучших учениц кафедры английского языка и семинара Далласа, не говоря уже о ваших успехах в литературных факультативах за все годы вашей учебы в…
— И мозговой центр нашего чудесного поэтического события, — вставил мистер Матисон, приведя меня в еще большее замешательство. — Всем очень понравился прошедший турнир.
— Спасибо.
— В общем, у нас есть ряд вопросов о методике Далласа и его поэтическом семинаре.
— А что, у него какие-то проблемы?
— Сейчас речь не об этом, — сказал мистер Матисон.
И тогда они начали задавать мне вопросы, предложив давать ответы по десятибалльной шкале:
Как бы вы оценили качество его заданий?
Как бы вы оценили содержание его лекций?
Способен ли он увлечь учеников? Хороший ли он преподаватель?
Как бы вы оценили общее впечатление от его семинара?
Вопросов было намного больше. Но среди них не встретилось ни одного, типа:
Имел ли он неподобающие отношения с учениками?
У вас с ним тайный роман?
Как бы вы оценили его сексуальное мастерство?
— Как вы полагаете, справедливо ли он выставляет оценки? — спросил мистер Матисон.
Ну вот он, самый последний вопрос. Хотелось бы мне чувствовать себя более оживленной.
— Я знаю, что многие ученики были недовольны своими оценками за первый триместр, пока он не повысил их.
— Но вас оценка удовлетворила? — спросила миссис Кусинич.
— Да, я старалась хорошо выполнять все задания. И, по-моему, получила заслуженную оценку.
Мистер Матисон сделал какую-то пометку.
Я лишь молилась, чтобы меня снова не вырвало прямо в кабинете.
— А как вы воспринимаете его стихи? — спросила миссис Кусинич.
— Что вы имеете в виду?
— Ну он, наверное, читал в классе свои произведения?
— Иногда читал.
— И о чем же они?
— О природе, философии, любви, утратах и надеждах, — с задумчивым видом произнесла я, как можно небрежнее втиснув слово «любовь» в середину списка. — В общем, обычные поэтические темы.
— Насколько мы поняли, он пишет сборник стихов о Гленлейке, — заметил мистер Матисон.
— Мне об этом ничего не известно, — честно ответила я, слегка расстроившись, что им известно больше, чем мне, — хотя не могу сказать, что очень удивилась бы, поскольку иногда он пишет на классной доске цитаты из каких-то незаконченных стихов.
— И как вы оцениваете его стихи?
Жил парнишка по имени Даллас…
— По-моему, он по-настоящему талантливый поэт.
Мистер Матисон и миссис Кусинич переглянулись.
Каким-то образом я поняла, что либо сказала сейчас именно то, что нужно, либо совсем наоборот. Узнать бы только, какой вариант им хотелось услышать… Они поблагодарили меня и отпустили.
Я ушла в полном замешательстве. Не было ни малейших намеков на то, что им все известно. На первый взгляд казалось, что они действительно позвали меня именно потому, что я, Энди Блум, считаясь Чудесной Юной Сочинительницей Гленлейка, посещала все семинары внештатных писателей и, вероятнее всего, поэтому способна… дать честную и достоверную оценку семинара Далласа Уокера.
Однако этот опрос определенно подразумевал нечто большее. Может, они о чем-то умолчали или я ответила неправильно на какие-то из их вопросов? Может, меня вызовут повторно и приговорят к публичной экзекуции перед колоннадой из-за того, что я оценила преподавание Далласа высшими баллами вместо заслуженных им средних? Возможно, они узнали о нашем романе и давали мне шанс во всем признаться?
Мне хотелось положить записку в дупло, сообщив Далласу, что произошло. Но вдруг за мной следят, ожидая, что я предоставлю веские доказательства, которых им не хватало?
Должно быть, он удивлялся, куда я запропастилась и почему не появилась в его коттедже. Мне хотелось бы сбегать туда, но не оставалось ничего другого, как только дождаться, пока мы случайно встретимся в кампусе, или же я увижу его в пятницу на занятии, как обычная примерная ученица, хотя уж примерной меня теперь точно не назовешь.
13 марта 1997 года, четверг
Сегодня я проснулась, чувствуя себя еще более измученной и больной, чем вчера. Мне так и не удалось встретиться с Далласом, хотя я искала его по всему кампусу.
И еще больше я перепугалась, когда мне показалось, что на гостевой стоянке стоит тот самый потрепанный джип мистера «Свитер-и-Слаксы» из придорожной забегаловки. Из-за бликующих окон автомобиля я не могла сказать наверняка, кто сидел за рулем, но кто бы это ни был, перед выездом со стоянки он пристально глянул на меня.
