Устроившись поудобнее, Энди наконец сделала пару больших глотков вина, осушив полбокала зараз, и с трепетом перевернула следующую страницу. Невольно коснувшись щеки, будто приобщаясь к фантомной обжигающей боли того давнего мартовского дня, она с тревогой читала его мысли, еще больше тревожась о том, что Йен мог написать дальше.
Что, если именно он задумал избавиться от Далласа? Юный рыцарь в сияющих доспехах, готовый защитить ее поруганную обидчиком честь?
Теперь Энди понимала мужа слишком хорошо, чтобы полностью исключить такую возможность.
Что за упоротые сутки! Как мы все облажались… Пора сменить девиз Гленлейка на нечто вроде: «Дайте нам лучших и умнейших, и мы отымеем их на всю жизнь», — естественно, на латыни. Нужно будет попросить перевести это Грега… забыл его фамилию, в общем, нашего латинского умника.
Из-за своей дурацкой ноги я похож на робота со сгоревшей проводкой в одной конечности. То есть она похожа на нормальную ногу, но скорее я таскаю ее за собой, чем она носит меня. Я так расстроился, увидев Энди с ОДУ на скале, что на адреналине промчался первую сотню ярдов обратно к кампусу, но после этого уже вяло трусил, еле переставляя ноги.
Я думал зайти к медсестре Рэтчед, но она не в восторге от новейшей спортивной медицины. В любом случае мне не нужно, чтобы она лезла ко мне со своими советами, типа «Отдых, Лед, Сжатие, Подъем», учитывая, что мы уже выучили все это благодаря плакату в раздевалке спортзала.
Поэтому я поплелся в аптечную лавку школьного клуба, чтобы купить обезболивающих, пластырь и изотонический напиток
[77]. Возле аптечной витрины топталась Сильви. Пожалуй, она единственная в этой лавке выглядела хуже меня.
— Что, приболела?
Я думал, она тоже спросит что-то типа: «А у тебя что болит?» — но ее так трясло, что она даже не заметила, как я промерз, вспотел и охромел. Просто взглянула на меня, и я обалдел — ей-богу, никогда в жизни мне еще не приходилось видеть взгляда, горящего какой-то… убийственной растерянностью. Потом выронила пузырек с желудочной микстурой, пошатнулась и, привалившись к узкой аптечной витрине, смахнула на пол несколько тюбиков зубной пасты.
Я помог ей доползти до скамейки перед аптекой и велел ждать меня там. Вернувшись в лавку, купил нужные нам лекарства и довел ее до общаги. Никто не видел, как мы вошли туда. Ее соседка по комнате, Кейт, укатила на одни из своих случайных семейных каникул, которые, похоже, никогда не совпадали с календарными планами Гленлейка, поэтому Сильви часто случалось жить совсем одной.
Я, честно говоря, не знал толком, как помочь, но она умоляла меня никому ничего не говорить. Сказала, что запустила желудочные проблемы, но скоро ей станет лучше, просто она пока не в состоянии объясняться со взрослыми. Ну, это я мог понять.
Ребята шепчутся за спиной Сильви, отпуская всякие шуточки, типа: «Почему Сильви так любит «Кей-эф-си»? Потому что еду там продают ведрами». Я тоже смеялся пару разу, но даже не задумывался, что ей бывает так хреново.
И вообще она оказалась ужасно тощей, прямо кожа да кости. Но с другой стороны, когда мы занялись ЭТИМ, то лежали под одеялом и свет погасили, потому что она не хотела, чтобы я видел ее. Хотя у нас большинство девчонок с такой же придурью.
Мне подумалось, что не стоит оставлять ее в одиночестве, поэтому я остался на всю ночь. Заставил ее выпить воды и тоника, накормил солеными крекерами и дольками яблока, словно она болела гриппом. Вроде как еда прижилась, что уже стало облегчением. Я сомневался, что мне хватит духу держать волосы, если Сильви начнет выворачивать над унитазом.
Немного погодя нога напомнила о себе. Я принял таблетку «Талейнола» и примотал холодные банки «Кока-колы» к колену, а потом улегся на кровать рядом с Сильви, подложив под ногу две подушки. Она положила руку мне на грудь, но между нами не возникло ни малейшего влечения. Вряд ли оно вообще повторится. Сильви вовсе не плохой человек, и я определенно не считаю себя лучше других. Подозреваю, все дело в привычке.
Она уснула гораздо раньше меня. В какой-то момент я едва не расхохотался, вспомнив о том, как представлял, какая у меня будет идеальная гребаная жизнь. Что я так и буду жить, наслаждаясь ею, и все будет в полном порядке. А теперь я чувствую, что стал каким-то калекой.
В конце концов моей ноге станет лучше, и люди, глядя на меня, будут думать, что я опять нормально хожу. Но, ясное дело, калекой-то я вроде как останусь навсегда. Ведь меня больше не будет поддерживать Энди.
По-моему, никого нельзя исправить или изменить к лучшему. Я остался здесь ради Сильви, но она не заменит мне Энди. И я думаю, что Энди должна принять решение и сделать свой выбор. Сама. Даже если б я дохромал и попытался убить ОДУ, а вместо этого получил бы пинок под зад, что это могло бы изменить? Я ненавижу то, что оставил ее там, но теперь, когда они поссорились, я просто должен подождать и посмотреть, не захочет ли она вернуться ко мне.
Ждать, наверное, придется целую вечность, так что пришло время взять себя в руки.
Йен устроился в кресле за своим письменным столом, заранее плеснув на три пальца в стакан из бутылки бурбон «Блантонс» из своей золотой коллекции. Этот напиток давал отличную анестезию. Ему показалось, что такой момент стоит как-то отметить, вне зависимости от содержания предстоящих откровений: Энди вернулась и без единого слова передала ему уже открытый дневник.
Переворачивая страницу за страницей, Йен переживал полноценный катарсис и как будто задыхался от рыданий… не пролив, однако, ни единой слезинки. Хотя и подозревал, что это только вопрос времени.
Ее отстраненность последние месяцы явно порождалась страхом разоблачения. Теперь она знала, что он давно узнал о Далласе… но, очевидно, скрывала что-то еще. Неужели вся их жизнь и брак будут разрушены и он узнает, что она никогда не любила его, согласившись быть вместе только из-за предложенной надежной и безусловной любви? Или тайна окажется еще страшнее?
Йен видел, как Даллас влепил ей пощечину. Может, имелись еще какие-то неизвестные ему раны, физические или душевные? Учитывая короткое время, прошедшее между увиденной сценой и исчезновением Далласа, и принимая во внимание тот факт, что Энди хранила свой секрет все эти годы, Йен невольно подумал, что она сама в чем-то виновата. И надеялась на то, что ее вина останется сокрытой на дне озера Лумис.
Узнав, что Далласа обнаружили в его машине, покоившейся на озерном дне под отвесной береговой скалой, Йен позволил себе пофантазировать, как если бы смотрел шоу о настоящих преступлениях по телевизору. Согласно его сценарию, убийца напоил Далласа достаточно, чтобы тот прокатился по бездорожью до вершины скалы. После чего напоил совсем до бесчувствия и для верности как следует треснул по затылку.
