Эрика невольно поежилась. В комнате было тепло, в камине жарко трещали дрова, но от слов Моро веяло стылыми подземельями, заброшенными домами и дорогами, которые ведут никуда, во тьму, в самое сердце леса.
— Что ты имеешь в виду? — спросила она.
— Мой настоящий облик, — ответил Моро. — Иногда он проскальзывает в зеркалах. Очень редко.
Эрика подумала, что, пожалуй, не хотела бы узнать, как выглядит ее преданный слуга на самом деле. Возможно, это как раз то зрелище, от которого ты никогда уже не заснешь. Лучше не думать о том, каким Моро был в лампе.
— Как ты думаешь, почему? — спросила она. Моро пожал плечами, и по его бледному осунувшемуся лицу скользнула тень, словно Эрика спросила о чем-то исключительно болезненном.
— Мне, честно говоря, не хочется об этом думать, — признался он, — но, возможно, доктор Вернон превращается в артефакт. Или он очень сильный Темный маг, который тщательно скрывает свои таланты. Или он становится Темным магом.
С улицы донеслись детские крики — малышня вышла в сад на прогулку и принялась штурмовать снежную крепость. Эрике вдруг подумалось, что через несколько дней наступит новый год. В гостиной можно будет поставить небольшую елку, украсить ее, как в детстве, когда музыка еще спала, и родители не собирались отправлять дочь с глаз долой.
Музыка проснулась в Эрике как раз под новый год — помнится, она стояла на скамеечке, тянулась к еловой ветви с очередным золотым шаром, и вдруг услышала, как где-то легко и радостно играет скрипка. Эрика повесила шар и пошла посмотреть — неужели уже приехали музыканты? А музыка шла за ней, и Эрика поняла: удивительный оркестр играет в ее голове.
— Ни за что не поверю, что ты не изучил его при первой встрече, — сказала Эрика.
— Изучил, — неохотно признался Моро. — Он был обычным человеком, ну пусть неприятным, конечно, аж тошнит от него, но обычным. Меня все-таки удивляет то, что убийца не вернулся за ним. Вычищать мозги, чтоб не оставить следов — но не тронуть свидетеля!
Эрика согласно кивнула. Что-то тут было нечисто.
— Он мог это сделать по каким-то своим соображениям, — предположила она. — Возможно, он узнал Августа и решил оставить его в живых.
Моро криво ухмыльнулся правой стороной рта, и Эрика готова была поклясться, что он чем-то задет.
— Ага, значит, он вам уже просто Август, — буркнул Моро и с преувеличенным вниманием принялся изучать гущу в чашке. Это было настолько похоже на ревность, что Эрика не сдержала улыбки — Моро заметил ее и тотчас же добавил: — Я вижу, как вы улыбаетесь, когда говорите о нем. И как он выглядит, когда речь заходит о вас.
На мгновение Эрике показалось, что ее бросили в раскаленную докрасна печь. Кровь прилила к щекам, она вспотела и неожиданно для самой себя спросила:
— И как же он выглядит?
Моро окончательно помрачнел и ответил:
— Словно ему задницу дверью прищемили, — он бросил в сторону Эрики колючий взгляд и произнес: — Уж простите, милорд, но я знаю, чем это обычно кончается.
Эрика смотрела в окно и не могла понять, что чувствует — то ли удивление и непонимание, словно Моро уличил ее в чем-то непристойном, то ли растерянность и очень далекую радость. Снег за окном пошел сильнее, и детские крики зазвенели еще громче. Интересно, как там доктор Вернон?
— И чем же это обычно кончается? — поинтересовалась Эрика. Моро угрюмо посмотрел на нее и ответил:
— Тем, что вы перестанете пить зелье, вот чем.
Это, разумеется, была недопустимая вещь, и слуга не мог бы так говорить с господином. Эрика посмотрела на Моро так, что он тотчас же сел ровнее и счел нужным добавить:
— Это ваше дело, не мое. Но все это кончится тем, что вы перестанете играть. И ничего больше не напишете. Чего уж проще, тогда надо было принимать предложение Геварры, все почище было бы. Господин полковник таких уродливых шлюх, как доктор Вернон, не пользовал.
Про Геварру можно было бы и не упоминать — это было уже слишком. Эрика смотрела в окно, чувствуя, как тяжелеют веки и губы, как становится все жарче и жарче. Нет, конечно, она не думала ни о каких отношениях — Эрик Штольц принадлежал только музыке, и это было правильным. Доктор Вернон ей нравился, Эрика и не отрицала этого — но нравился примерно так же, как и любой другой хороший, порядочный человек.
В конце концов, почему она должна искать какие-то оправдания?
— Я очень тебя люблю, Жан-Клод, — сказала Эрика. — Ты единственный, кто у меня есть.
Моро снова уткнулся взглядом в кофейную гущу, и его бледное лицо окрасилось румянцем. Возможно, он думал о том, что Эрика наконец-то оценила его и все его дела и старания по достоинству. Конечно, это было неправдой: она всегда ценила Моро и дорожила им — и не забывала говорить о своей благодарности.
— Я знаю, что без тебя у меня ничего не было бы, — продолжала Эрика. Такие моменты искренности всегда открывали какие-то глубокие тайные двери в ее душе, и музыка начинала звучать громче — так громко, что Эрика не видела и не чувствовала ничего, кроме клавиш рояля под своими пальцами. — Если бы не ты и не твоя помощь, я не была бы собой. Поверь, Жан-Клод, я люблю тебя и ценю больше, чем кого бы то ни было.
Моро вздохнул.
— Я боюсь, что вы оставите музыку, — признался он. — Потому что артефакторика, энергетические поля — это на самом деле пустяки. Истинную власть имеет только музыка, она говорит с сердцем. Она говорит со мной так, как говорил бы мой и ваш Создатель.
Он умолк, словно понял, что и без того сказал слишком много. Эрика пожалела, что у нее не осталось кофе. Метель усиливалась, и добропорядочные господа в такую погоду остаются дома: читают книги, пишут письма и поглядывают на часы — скоро ли полдень, когда уже можно позволить себе бокал горячего вина с пряностями.
— Я никогда не оставлю музыку, — твердо сказала Эрика. — И тебя.
На мгновение ей сделалось страшно. Что если однажды Моро решит исчезнуть? Она не сможет жить с его артефактом без зелья, которое он верно варит каждое утро — и тогда Эрика Штольца тоже не станет. И музыка, которая будет звучать в голове Эрики, так и останется там — безудержным, отчаянным грохотом без надежды.
— Мне не нравится доктор Вернон, — устало произнес Моро. — Он неприятный тип, и преуспел в этом. Я действительно хватил сегодня лишнего, и прошу вас простить меня за это… но будьте благоразумны. Ради себя и музыки.
Несколько долгих минут они сидели молча. В окно Эрика видела, как к порогу ее дома подбежала девушка в пушистой темной шубке — вынув из сумочки конверт, кокетливо перевязанный алой лентой, она помедлила, а затем порывисто прижала послание к губам и опустила его в ящик. Моро ухмыльнулся — девушка словно увидела эту ухмылку, потому что прянула в сторону, словно испуганный олешек.
— Как всегда, — сказал Моро, будто обрадовавшись появлению поклонницы и возможности сменить тему. — Что в захолустье, что в столице. Девушки прыгают на знаменитостей.
