— Доктор Вернон, доброе утро! — улыбнулся Мавгалли. — Что, уже домой? Давайте подвезу вас, нам торопиться некуда, — и, обернувшись к Льюису, он добавил: — Все в порядке с вашим сердцем, профессор, зря волновались.
Мавгалли испытывал заметный трепет рядом с национальным хаомийским достоянием, пусть это достояние и было совершенно безумным. Август почувствовал, что волнение стало потихоньку отпускать его. Бред сумасшедших иногда бывает очень убедителен и логичен.
— Не боялся, что он у тебя сбежит, Максим? — поинтересовался Август. Мавгалли откусил от пирога и, довольно жуя, ответил вопросом на вопрос:
— Куда ему бежать-то, почти без порток? Зимой, и без гроша в кармане! Он безумный, но не идиот. Променять теплую комнату с едой и ванной на обморожение? Ну нет!
— А если бы кого-нибудь убил? — продолжал наседать Август. Мавгалли только хмыкнул.
— Чем ему убивать? У него же руки вон, скованы. Вы не волнуйтесь, доктор, ваша полиция вас бережет!
Август подумал, что у него, в принципе, очень похожая ситуация. И бежать ему некуда, и сделать он ничего не может.
И кто его враг? Кто ненавидит его так, что хочет причинить как можно больше боли? Август прекрасно знал, что все его враги остались в прошлой жизни и давным-давно забыли о нем. А в Эверфорте у него были сплошь друзья — даже здешним докторишкам с ним, в общем-то, нечего было делить.
Когда они вышли на улицу, и Мавгалли повел Льюиса к экипажу, то Август спросил математика:
— И вы можете прочитать судьбу любого? Просто по цифрам?
Мавгалли хохотнул и ответил, опередив Льюиса:
— Он этим по дороге занимался. Я ему дал карандашик, так он высчитал, что я однажды буду полицмейстером. Домик куплю за городом, с садом и вишнями. И женюсь удачно.
Август покачал головой. Когда они разместились на холодной и жесткой скамье полицейского экипажа, то он поинтересовался:
— А ты не боялся, что он этот карандашик тебе в глаз воткнет?
Льюис посмотрел на Августа с тихой и горькой укоризной, словно хотел сказать, что не заслужил ни такого обращения, ни таких подозрений. Мавгалли выразительно завел глаза, как заводят барышни, когда хотят сказать свое вечное «Ой, все!»
— Допустим, воткнет, и что? Куда ему деваться зимой без штанов и денег? Одному? Доктор Льюис для этого слишком благоразумен.
Август нахмурился и полез в карман, где носил записную книжку. Вырвав страничку, он написал дату рождения брата и сестры Штольц — запомнил ее, когда газеты захлебывались восторгом по поводу приезда великого музыканта в Эверфорт — и протянул Льюису.
— Что можете сказать?
Экипаж неторопливо тронулся в сторону кладбища. Высадят Августа возле анатомического театра и потом отправятся к дому скорби. Возможно, Мавгалли был прав, говоря, что Льюис не дурак и никуда не сбежит. Когда ты все потерял, то тихая комната будет самым лучшим пристанищем.
Льюис нахмурился, вытащил огрызок карандаша, подаренный Мавгалли, и набросал несколько строк.
— Женщина, — уверенно сказал он. — И ее судьба не менее удивительна, чем ваша. Ее обвинили в преступлении, которого она не совершала. Рядом с ней нечто, какое невозможно описать.
Август кивнул — профессор не сказал ничего нового. Кроме неописуемого нечто — поди знай, что это такое.
— Да, ее судьба и впрямь была удивительна, — произнес он. — Она умерла.
Теперь уже Льюис посмотрел на него, как на идиота. Август невольно заерзал на сиденье.
— Умерла? — спросил математик с теми сварливыми нотками, с которыми, должно быть, говорил с коллегами на кафедре или нерадивыми студентами, не понимающими элементарных вещей. — Ничего подобного! Она жива и прекрасно себя чувствует! Будь она мертва, то в формуле высчитывалась бы Драконова петля, вот тут. Петли нет, ваша прекрасная дама жива и здорова.
Экипаж подпрыгнул на какой-то колдобине, так, что Август и Мавгалли едва не треснулись головами о низкий потолок.
— Жива? — растерянно повторил Август. Льюис вернул ему листок и хмуро ответил:
— Я могу б-быть нездоров, доктор Вернон, но я никогда не ошибаюсь в своих вычислениях. Никогда. Я п-психопат, но не идиот, господин Мавгалли вас не обманывает.
Мавгалли коротко хохотнул.
— Проверим! — сказал он. — Скорей бы уже мне дожить до моего домика с садом!
* * *
После вскрытия Авьяны Август отправился в полицейский участок — там собиралась вся следственная группа. Первым, кого он увидел, войдя в кабинет Кверена, был Моро. Сегодня он привел себя в порядок, принарядился и прибрал патлы, и теперь в слуге Штольца появился даже некий оттенок интеллигентности.
«Ну да, — подумал Август, вешая пальто на крючок. — Он же теперь наш специалист по артефактам».
Штольц сидел позади всех и что-то быстро писал в открытом блокноте. Рядом с ним был единственный свободный стул, и Август этому обрадовался и в то же время почувствовал болезненный укол стыда. Вспомнился Льюис с его пророчествами и признаниями, и Августу окончательно сделалось не по себе.
Он сел, бросил взгляд в блокнот Штольца — ноты, разумеется. Гений работал, потому что музе все равно, где он находится, в морге или в полиции. Она просто приходит и берет свое. Кверен кашлянул в кулак, привлекая внимание, и Штольц встрепенулся так, словно только что обнаружил, где находится.
— А, доктор Вернон, — негромко сказал он и улыбнулся. — Как вы?
— Все хорошо, — откликнулся Август. — Ваш Моро сегодня прямо франтом.
— Ну что, коллеги, — шумно вздохнул Кверен, — давайте начинать. Итак, у нас два трупа за неделю. В городе действует серийный убийца. Сейчас господин Моро, — полицмейстер бросил угрюмый взгляд в сторону слуги, — расскажет нам пару слов об артефактах.
Моро поднялся со стула и, встав так, чтобы все его видели, произнес:
— Убийца использует Гвоздику, боевой артефакт, который выжигает мозг жертвы. Отсюда лично у меня два вопроса. Первый — где он их берет? Одна такая Гвоздика стоит пятнадцать тысяч карун, и их просто так не купить, только по военным заказам. Значит, убийца либо военный, либо имеет на них выход.
— И он, к тому же, очень богатая сволочь, — угрюмо добавил Краунч, который сидел рядом с Фирменом и задумчиво ковырял заусенец на указательном пальце. — Раз так деньги мечет, чтоб убить проститутку и журналиста.
Моро кивнул.
— Исключительно богатый, — согласился он. — Я подумал и составил примерный портрет убийцы.
Полицейские оживились, по кабинету прокатились одобрительные реплики. Август покосился на Штольца: тот сидел, прикрыв глаза, и вроде бы дремал, но карандаш в его пальцах продолжал летать по строчкам, усыпая их закорючками нот.
Августу вдруг нестерпимо, до боли в руках захотелось прикоснуться к нему. Провести пальцами по щеке, дотронуться до губ. Он зажмурился, сжал переносицу: нет, это какое-то наваждение, с ним нужно бороться, а не поддаваться ему. В конце концов, что может быть смешнее и нелепее?
