— Спасибо, — улыбнулась Эрика. — И за платье, и за подарок.
Губы Моро дрогнули, но улыбки не получилось. Взгляд был усталым и суровым.
— Я этого не одобряю, — признался он. — Ну да вы и так знаете.
Эрика понимающе кивнула. Было бы странным, если бы он одобрил ее авантюру.
— Так надо, Жан-Клод, — сказала она. — Для меня и для музыки.
Осунувшееся лицо Моро просветлело.
— Ну если только так, — откликнулся он и добавил: — Если что-то случится, вы знаете, как меня позвать.
…серебряная пластинка артефакта скользнула в руку. Эрика вынула ее из кармана брюк, продемонстрировала Августу и сказала:
— Система безопасности. Принимает на себя любые магические удары.
Она отбросила артефакт на стол, в груду исписанных нотных листов. Где-то далеко-далеко зазвучала музыка, и в ее волны вплелось биение сердца Эрики — словно экзотический барабан первобытных племен с Юга. Август смотрел на нее, и в его потемневшем взгляде смешивалась брезгливость и непонимание.
— Кольцо — главный артефакт, — Эрика подняла руку и показала кольцо с виноградным листком. — Я ношу его, не снимая.
Август нахмурился.
— При чем тут это? — спросил он.
— Смотри на меня, — прошептала Эрика, чувствуя, как слова застревают в горле, и душа дрожит и рвется покинуть тело. Ей сделалось одновременно смешно и очень страшно. — Просто смотри.
И сняла кольцо.
Все поплыло перед глазами — как всегда, когда она меняла облик. Ноги сделались ватными, но Эрика смогла устоять и не упасть на ковер. Голову на мгновение наполнило болью. Тело налилось тяжестью, стало чужим и непослушным — и почти сразу же его наполнило энергией, силой и легкостью. Эрике казалось, что она готова взлететь.
Ей никогда не было настолько жутко, как сейчас.
— Дьявольщина, — прошептал Август. Он выглядел ошарашенным и испуганным, но за этим испугом Эрика почему-то чувствовала облегчение, словно доктор Вернон мгновенно исцелился от страшного мучительного заболевания. У него даже пот выступил на лбу. — То есть, ты…
— Я Эрика Штольц, — сказала Эрика. — Я приняла мужской облик при помощи артефактов, чтобы вести жизнь музыканта.
Август вдруг рассмеялся. Нервным жестом запустил руку в волосы и сделал несколько шагов по комнате. Эрика чувствовала, как та боль, которая копилась в нем долгими зимними днями, утекает прочь талой водой. Ей сделалось жарко и неловко.
— Ты женщина! — воскликнул он. — Господи, помилуй меня… — Август остановился и, пристально посмотрев на Эрику, потребовал: — Я сплю, да? Скажи, что я сплю.
Эрика тоже рассмеялась — настолько велико было нервное напряжение. На мгновение ей стало легче.
— Вы не спите, доктор Вернон, — сказала она. — Я ношу мужской облик, словно маску. Это позволяет мне быть великим композитором, писать музыку и не доказывать каждый день, что я имею на это право.
Август все-таки не выдержал и почти рухнул на край кровати. Эрика подошла, села рядом и взяла его за руку. Ей так давно этого хотелось: сидеть в своем истинном облике рядом с человеком, который ее любит, и просто держать его за руку — мелочь, которой она была лишена.
Раньше Эрике казалось, что это и в самом деле пустяк. Но теперь она понимала, что ошибалась. Ладонь доктора была горячей, сухой и твердой, и Эрике не хотелось ее выпускать.
— Просто не верится, — произнес Август и окинул Эрику хмурым оценивающим взглядом, словно еще раз хотел убедиться, что видит рядом именно женщину. Эрика вздохнула и принялась расстегивать рубашку. Мать говорила, что мужчина будет смотреть на ее маленькую грудь только если его заставить — но эта грудь все-таки была женской.
— Теперь верится? — спросила Эрика. Август кивнул, и Эрика подумала, что он, должно быть, впервые в жизни настолько смущен. Ей тоже было не по себе — Эрике пришло в голову, что именно такие чувства должны накрывать девушку в первую брачную ночь с любимым. Нежность, волнение и трепет…
— А этот маскарад у Кверена? — спросил Август. — Зачем?
Его взгляд потеплел, в нем проплыли золотые искры.
— Хотела проверить, кого ты действительно любишь, — призналась Эрика. — Просто если человек влюблен, то он не будет вот так целовать другую.
Губы Августа дрогнули в улыбке. Протянув руку, он пропустил через пальцы каштановую прядь волос Эрики, словно проверял, настоящие ли они.
— Да, я тебя люблю, — выдохнул Август. — И наконец-то могу сказать об этом прямо.
Эрика представила, как это чувство терзало его, и пожалела, что не сняла артефакты раньше.
— Я тоже люблю тебя, — ответила она и вдруг поняла, что до этой минуты не верила в то, что вообще сможет кому-то признаться в любви. Что ей вообще нужна какая-то любовь.
Снаружи загрохали фейерверки, и комнату залило красным и синим светом. Наступил новый год. Осторожно, словно боясь спугнуть невозможное чудо, Август подцепил подбородок Эрики кончиками пальцев и поцеловал ее.
Музыка нахлынула на Эрику соленой морской волной и смела все, что было у нее и в ней. Это была симфония — грозная, величественная, бескрайняя. Для нее два человека в комнате были всего лишь кляксами на нотном стане. Эрике казалось, что она звучит. Что теперь она стала диковинным музыкальным инструментом, а не творцом, и музыка плывет из-под ее кожи.
Тело превратилось в натянутые струны, и каждое движение пальцев Августа было как аккорд. Ненужную одежду сбросили на пол, и у Эрики зазвенело в ушах, а под кожей поплыл огонь, и горячее, почти мучительное чувство двинулось откуда-то из глубины.
Оно было похоже на жажду, которую можно было утолить лишь в объятиях другого. Оно было тем, что соединило двоих в единое целое так, что Эрике слышалось биение сердца Августа в ее собственной груди. А потом не стало ничего — ни слов, ни музыки. Остался лишь первобытный пульсирующий ритм, в котором двигались два человека, почти слившись в одно.
Потом Эрика лежала в объятиях Августа и не чувствовала ничего, кроме тепла. Музыка ушла, но Эрика прекрасно знала, что завтра утром возьмет очередную стопку бумаги и все запишет. Август плавно скользил пальцами по ее плечу, словно по-прежнему не верил в то, что Эрика настоящая, или боялся, что она исчезнет. За окном по-прежнему запускали фейерверки, Эверфорт праздновал наступление нового года, и Эрика совсем как в детстве верила в то, что все плохое ушло от них, а впереди будет лишь добро, любовь и счастье.
Она понимала, что надежда на счастливое будущее полна самообмана — и все-таки хотела надеяться.
— Я тебя люблю, — негромко произнес Август. Эрике подумалось, что он давно никому не говорил этих слов. Настолько давно, что успел забыть, как они звучат. И о любви успел забыть тоже — а теперь вот вспомнил.
— Я тебя тоже, — откликнулась Эрика. Когда-то она решила, что ее жизнь будет принадлежать только музыке, и отказалась от любви — и сейчас впервые усомнилась в правильности своего давнего решения.
