Я Энтабет, ответило оно, и Эрику накрыло волной страха и вдохновения. Прими меня, Эрика. Открой мне сердце, прими меня.
Музыка сделалась громче — она обладала той силой, которая безжалостно вычищает грех из человеческой души и поднимает ее туда, где уже нет ни греха, ни человека, где есть только Создатель мира, и встреча с ним наполняет трепетом и ужасом и превращает в пылинку.
Кто ты, спросила Эрика. Ты Ползучий артефакт?
Голос рассмеялся — так смеется мать, когда к ней бежит ребенок, раскинув руки.
Я тот артефакт, который был самым первым. Руки Творца создали меня в самом начале времен. Дыхание Творца согрело меня и голос Его наполнил и дал зазвучать. Все остальные артефакты — уже мое порождение.
Эрике сделалось спокойно и легко — словно душа, которую прежде наполнял страх, наконец-то успокоилась и поняла, что ей не угрожают и не причинят боли. И музыка смягчилась: теперь в ней был лишь покой и принятие. Кем бы ты ни был, как бы ты ни жил — тебя ждут, чтобы обнять.
Прими и ты меня, произнес артефакт. Твои родители хранили меня, и ты должна была стать хранителем в день свадьбы.
Кто за тобой охотится, спросила Эрика, чувствуя, как ее плавно опускает на ковер. Моро наконец-то освободился от невидимых уз и бросился к ней — Эрика видела, как шевелятся его губы, раз за разом повторяя ее имя, чувствовала прикосновения обжигающих ладоней к лицу, и все это было настолько далеко от нее, что почти не имело значения.
Кто охотится за тобой, спросила она, и артефакт откликнулся:
Тот, кто хочет использовать частицу божественной силы для своих целей.
А потом все вдруг закончилось. Музыка оборвалась, и голос артефакта растаял. Эрика села на ковре и какое-то время смотрела на свой рояль, но не осознавала, что смотрит.
Теперь в ней поселилось таинственное нечто, скрытое до поры, до времени. Нечто, которое рано или поздно приведет к ней Цветочника.
— Эрика? Эрика, ты меня слышишь?
Моро обнимал ее, и Эрика чувствовала его ужас — глубокий, пожирающий. Случилось что-то, с чем он при всем своем могуществе не мог справиться, и от этого Моро дрожал, словно в лихорадке.
— Он у меня, — прошептала Эрика, сжав его руку так, словно это помогло бы ей удержаться и не упасть в пучины безумия. — Жан-Клод, он у меня.
И ему не нужно было объяснять, что Эрика имеет в виду.
* * *
— Вот, взгляните-ка. Отличная пара.
Господин Машет, один из лучших ювелиров на всем севере, был славен тем, что умел держать язык за зубами — именно поэтому Август и пришел к нему. Не хотел, чтобы весь Эверфорт узнал о его женитьбе, а потом еще и судил бы о том, кто именно стал женой ссыльного анатома. Может, Присцилла? Или какая-нибудь другая девица госпожи Аверн? А кому бы еще? Тогда Говард, если выражаться его же словами, с него живого не слез бы — выпытывал и наседал, и еще бы обижался, что друг ничего не рассказывает.
Кольца действительно были хороши. Гладкие золотые ободки с таинственно блеснувшими вставками аметиста — традиционного камня крепкой семьи. Конечно, Эрика не будет носить кольцо на пальце: великому музыканту Штольцу тоже не нужны лишние вопросы, и Август прекрасно это понимал.
«Пусть у нее останется хоть что-то на память обо мне, когда мы расстанемся», — подумал он и сказал:
— Я надеюсь, господин Машет, что моя покупка останется между нами.
Он специально сказал об этом, чтоб не дать Машету возможности увильнуть. Дескать, вы же не предупредили о том, что это секрет, я и рассказал, кому хотел. Ювелир поднял голову — свет лампы мягко скользнул по сверкающей лысине в опушке седых клочковатых волос — и блеклые голубые глаза уставились на Августа с искренней обидой.
— Мой дедушка Борун прожил до ста пяти лет, доктор, — произнес Машет и повернул бархатную подставку с кольцами так, чтобы свет заиграл на камнях. — Как вы полагаете, почему?
— Потому что не разбалтывал секреты клиентов? — предположил Август. Ювелир кивнул.
— Именно. И я собираюсь прожить столько же или даже больше. Смотрите внимательно, таких колец вам не предложат и в столице.
Август понимающе кивнул — кольца действительно были хороши. А ведь он и подумать не мог, что однажды придет к ювелиру и скажет: мне нужна пара обручальных колец.
Теперь, когда волнение слегка улеглось, Август смог сказать себе правду: их отношения обречены, и надеяться не на что. Эрика побудет с ним какое-то время — а потом Штольц уедет на гастроли и не вернется. Август не сможет отправиться за ней, а она не захочет всю жизнь провести в Эверфорте. Жизнью Эрики владеет музыка и только музыка — больше ей ничего не нужно. Скоро первые порывы страсти улягутся, жизнь войдет в прежнюю колею, и постепенно Эрика станет тяготиться своим возлюбленным.
Оставалось просто принять эту правду и жить дальше, радуясь тому, что Эрика пока рядом.
— Сколько они стоят? — спросил Август. Час назад он зашел в банк и снял значительную сумму из своих сбережений. В Эверфорте ему особенно не на что было тратить свой заработок: Говард оказался щедр и платил единственному анатому региона почти столько же, сколько Август получал в столице до мятежа.
В глазах господина Машета появился масленый блеск.
— Две тысячи карун.
Сумма была астрономической, но Август лишь кивнул и сунулся за бумажником. Господин Машет упаковал кольца в маленькую черную коробочку и, протянув ее Августу, серьезно сказал:
— Будьте счастливы, доктор Вернон. Я надеюсь, у вас это получится.
Август лишь кивнул — в магазин впорхнула стайка девушек, и он торопливо убрал коробочку с кольцами поглубже в карман. Девушки щебетали о сегодняшнем концерте Штольца и были разодеты настолько ярко и торжественно, что напоминали райских птичек. В руках одной из них был букет белых роз, и Август вздрогнул, вспомнив сорт Фаола и убитую разносчицу пирогов, но, всмотревшись, понял, что эти розы другие, и вздохнул с облегчением.
Что бы ни случилось с ними после, сегодня после концерта Эрика станет его женой. Когда-то в прошлой, долевенфосской жизни, один из столичных знакомых Августа уверенно утверждал, что брак — это лишь форма собственности и возможность завладеть женщиной навсегда. Вроде бы тогда Август с ним согласился, но сейчас твердо знал, что его союз с Эрикой будет лишь знаком того, что он нашел свою любовь навсегда.
А Эрика может делать все, что захочет. Остаться с ним или уехать — решать только ей.
Возле библиотеки уже толпился народ: девушки из цветочной лавки развернули бойкую торговлю букетами, среди людей мелькал продавец открыток и дагерротипов, и Август заметил пушистую шубку баронетты Вилмы. Осанка баронетты была нарочито прямой и гордой, от лица веяло холодом и презрением ко всем, кто ее окружал. В руках красавица держала букет редких белоснежных лилий — зимой они стоили целое состояние.
