Полицейские презрительно ухмыльнулись. Эрика наконец-то смогла пересилить себя и посмотрела на Августа. Тот выглядел бледным и больным, но теперь в нем было что-то, делавшее ссыльного циника кем-то очень высоким и важным. Артефакт, который ушел к Августу, был здесь не при чем. Август наконец-то сделался тем, кем был всегда.
Героем.
«Пожалуйста, — подумала Эрика. — Пожалуйста, выживи. Мы оба знаем, что ты победишь эту дрянь… но выживи».
— Понятно, — кивнул Кверен. — Что ж, пусть приходит. Мы устроим ему достойную встречу.
Моро, который до этого хранил молчание, скептически ухмыльнулся и ответил:
— Он поменял тактику. Теперь не нападает сам, а забирает хранителя в свою лабораторию, как было с моим господином. А там не действует никакая магия, кроме его собственной, так что я вряд ли смогу вооружить доктора Вернона своими артефактами.
Все посмотрели на Моро настолько потрясенно, словно его признание выбило у всех дух. Невероятное существо, дух, способный оживлять мертвых, внезапно расписался в своем бессилии. Бургомистр задумчиво поскреб затылок и уточнил:
— Совсем не действует? Вообще? А как вы это поняли?
— Не сработал мой защитный артефакт, — сообщила Эрика и продемонстрировала серебряную пластинку. — Магия Моро защитила меня только тогда, когда я вылетел в провал в пространстве. Место, в котором работает Геварра, полностью изолировано от любых воздействий, это вообще-то нормально в таких лабораториях…
Говард понимающе кивнул и сказал, обернувшись к Августу:
— Что ж, будем воевать по старинке. Надеюсь, у нас еще есть время, чтобы тебя вооружить.
* * *
Когда прикасаешься к чему-то по-настоящему важному, когда принимаешь его в себя, то ты уже не будешь прежним. Теперь Август это знал, и от этого знания ему было одиноко. Энтабет, который поселился в нем, никак не напоминал о себе, но Август все равно ощущал его в себе — это было непривычное знобкое чувство.
Август прекрасно понимал, что Геварру ему не победить. У полковника была отличная физическая подготовка, он никогда не умирал от отека легких и прекрасно питался. К тому же у него имелся боевой опыт, который, в отличие от опыта редких пьяных драк Августа, мог ему пригодиться. Профессионал всегда раскатает любителя, в этом нет никаких сомнений. Вопрос лишь в том, завершит ли он бой одним ударом, или же покрасуется и вымотает соперника перед тем, как убить.
И артефакты, которыми мог бы оснастить его Моро, не подействуют в лаборатории полковника. Все было безнадежно.
Это была настоящая авантюра — надеяться, что он сможет победить Геварру в честном бою. Август всегда считал себя достаточно разумным человеком, чтобы не ввязываться в безнадежные предприятия, но сейчас все его благоразумие куда-то ушло и не подавало признаков жизни. Им овладело энергичное нетерпение, которое повторяло: скорее бы, скорей!
Август и сам не знал, откуда оно взялось — но оно было правильным.
— Как говорил наш прежний полицмейстер, господин Данвин, артефакты хорошая штука, но пистолет все-таки понадежнее будет. Не особо он верил в магию, — сказал Кверен, открывая сейф и вынимая большой плоский футляр. Щелкнул замок, открылась крышка, обнажая черные бархатные гнезда, и Август уважительно покачал головой. Многозарядный пистолет на шесть выстрелов, несколько маленьких изогнутых лезвий, которые, должно быть, следовало бросать в противника, и хищно блестящий стилет, в желобках которого желтел густой яд дальневосходных змей.
Моро, который стоял рядом, заглянул в футляр и уважительно покачал головой, оценив содержимое. Кверен важно улыбнулся — беззвучная похвала духа из лампы была ему приятна.
— Хорошее оружие, — одобрительно произнес Август. — Надеюсь, я смогу его зацепить хотя бы разочек.
Кверен и остальные полицейские, которые по-прежнему толпились чуть поодаль, посмотрели на Августа так, что он счел нужным объясниться:
— Господа, ну я же не боец и не солдат! Меня всегда учили лечить людей, а не наносить им увечья!
Моро ухмыльнулся.
— Не верьте ему, он ножом работает — всем на диво. Хотите, брюхо покажу? Располосовал меня у госпожи Аверн, теперь хоть не раздевайся! — сообщил он настолько цинично и насмешливо, что все дружно расхохотались.
Август тоже улыбнулся. Кверен развернул к нему футляр с оружием и сказал:
— Забирай. И держи все при себе так, чтобы в любое время мог дотянуться.
Август осторожно вынул одно из лезвий. Тусклый свет лампы скользнул по металлу, и Августу показалось, что лезвие улыбается — только эта улыбка никому не сулила ничего хорошего. Так ясно и светло могла бы улыбаться смерть. Так улыбался Геварра, когда шел рядом с Августом сквозь строй — хищно и радостно, не желая сдерживать того ледяного зверя, который жил в его душе.
— Дальневосходный метательный коготь, — со знанием дела произнес Кверен. — Очень острый. Всегда возвращается к тому, кто его бросил. Попробуй не оцарапаться, говорят, его тянет на кровь.
Август тоже улыбнулся. К когтям прилагались мягкие кожаные чехлы, и, разместив в них улыбающиеся лезвия, он вдруг почувствовал себя защищенным. Теплый огонек, который возился в правой стороне груди, вдруг напомнил о себе — дрогнул, раскрыл крылья, и это было той надеждой, которая не умирает даже в самые отчаянные минуты.
— Спасибо, Макс, — ответил Август, стараясь не спугнуть то тепло, что шевелилось в нем. Он неожиданно почувствовал, что все люди, стоявшие в кабинете Кверена, вдруг отодвинулись от него — их словно бы отделила невидимая, но вполне ощутимая пелена.
Август с неожиданной горечью подумал, что это правильно. Теперь он нес огромную ношу — и даже Штольц, который держался рядом с верным Моро, избегал смотреть на него. Дьявольщина, он только сейчас это заметил, только теперь скользнул взглядом по опущенной растрепанной голове и мягким очертаниям профиля — а раньше ловил каждый взгляд, каждое движение…
Теперь в его жизни было нечто намного важнее всего, чем Август дышал и жил раньше — даже важнее тех колец с аметистами, которые они с Эрикой надели в лампе. «Я теперь сам по себе», — подумал Август и поинтересовался нарочито бодро, пытаясь стряхнуть серое марево тоски, внезапно окутавшее его, словно саван:
— И что теперь? Я могу идти домой?
Кверен неопределенно пожал плечами.
— Да вот я даже и не знаю. Если Геварра решит тебя выхватить отсюда, то мы вряд ли сумеем ему помешать…
— Мы можем отправить сообщение в столицу! — ожил Фирмен и, обернувшись к Штольцу, поинтересовался: — Там, в этой лаборатории, были окна? Вы что-нибудь заметили?
Штольц нахмурился, пожал плечами. «Она будет жить, — с грустью подумал Август. — Это самое главное, только это имеет значение». То, что несколько часов назад он шагнул за Эрикой в лампу, теперь казалось далеким и призрачным, как красивый добрый сон, который пришел когда-то в детстве, и теперь от него осталось лишь ощущение счастья, что было и ушло. Ему казалось, что Эрика чувствовала то же самое — она тоже избегала смотреть в его сторону.
