Я замерла. Застыла. От его слов и от того, что по коже плыли горячие мурашки. От шока. От наглости и откровенности.
– Знаешь, чтобы я делал? – Павел наклонился так, что теперь его хриплый голос бил теплом в мое лицо, согревая его еще больше. Щеки и так пылали каким–то тягучим жаром. – Целовал бы твои соски, сжимал бы их зубами, – его указательный палец проводит по кромке моих зубов. – А ты бы… Чтобы сделала ты?
У меня голова закружилась, дыхание стало через раз. Хотелось заорать, чтобы он прекратил. Чтобы замолчал, потому что водитель все слышит. Что… Господи! Что мне плохо от его слов. Я теряю контроль над телом, я теряю саму себя в неведомых мне доселе ощущениях.
Хочу крикнуть, чтобы перестал ломать.
Но он все выпивает своим внезапным поцелуем – все мои запреты, все горькие слова, не отзвучавший крик. Неожиданно и неприятно жарко. Будто в зной пошел снег. Будто наждачкой по коже.
И я не могу сказать, хорошо ли мне, или отвратительно. Потому что совру, если скажу, что меня воротит от его поцелуя. Однако солгу и сказав, что мне хорошо. Самый болезненный способ убить априори не самый кровавый, нет, самый болезненный – морально убить. Словами, действиями, что приятны телу, но отрава для души.
Мой стон смешивается с горячими слезами. Удовольствие с разочарованием в себе. В этом яде я захлебываюсь.
А зверь с лицом божества отстранился и пару секунд смотрел на мое лицо в слезах с безграничной ненавистью в глазах, а потом отвернулся, словно бы ничего не случилось. Я тоже поспешно развернулась и сквозь слезы смотрела на… На знакомые улицы! Сначала с недоверием, потому что не могло этого быть. И думала, что на повороте водитель повернет в обратную сторону, однако этого не случилось. Нет, машина направлялась именно туда, при том, что Левич ни слова не произнес.
Быстро стерла с лица холодные капли и запретила думать себе о том, что мужчина еще утром запланировал эту поездку.
Звери не совершают хороших поступков, Даша. Звери потому и звери: им важна только собственная выгода. Так что он как–то отдал приказ водителю уже после моего унижения. Точно. И его безмолвный раб просто поменял траекторию нашего пути. Пускай даже это невозможно, но лучше верить в это.
Едва автомобиль был припаркован у ворот детдома, я, не дожидаясь особого приглашения, сразу же выскочила наружу и, обжигая свое горло осенним пряным воздухом, прокричала самое любимое имя на свете:
– Даня!
Я его увидела еще из окна, в машине. Он с детьми гербарий из остатков листвы собирал. Из–под шапки светлые волосы торчат, личико раскрасневшееся и серьезное, но это до того, как мой голос услышал. Увидев меня, побежал навстречу, а собранные листья разлетелись в разные стороны, утонули в лужах, как мои переживания и состояние на грани истерики.
Обняла хрупкое тело сына, встав на колени прямо на грязной земле, пачкая брюки. И ощущение такое, что я Даньку вечность не видела. Словно бы вчерашний день ушел от меня как запущенный с балкона бумажный самолетик, я его поймать пытаюсь, но он далеко уже, уносимый ветром, а дальше только парапет и бездна за ней.
Мой ветер – это совершенно неясный моей логике мужчина, чьи шаги я слышу за спиной.
– А почему ты сегодня поздно? – спросил Даня, пальчиками перебирая мои волосы. – Влад говорил, что ты меня бросила, а я его не стал слушать. Он завидует.
– Так получилось, – выдохнула я. – Прости. Просто на работе задержали и вот так…
Слезы проклятые в горле застряли. Не дай Бог еще расплакаться перед детьми как совсем ребенок.
– А этот дядя кто?
Я поднялась с колен, но не отпустила теплые ладошки своего малыша, и, повернувшись к стоявшему за мной Левичу, представила их:
–– Даня, знакомься, Павел – мой хороший знакомый. Павел, а это мой сын.
Он с нечитаемым выражением лица смотрел на Даниила, а после присел на корточки и с какой–то завораживающей улыбкой заговорил:
– Ну, привет, супергерой, – протянул ладонь с длинными красивыми пальцами. Мелькнула мысль о том, играет ли он на пианино, но я, ужаснувшись, уничтожила ее еще в зародыше, как уничтожают даже намек на вирус. Так и он вирус. В моей жизни. И его появление я не сумела предотвратить, так что в поисках лечебной сыворотки.
Тогда я еще не знала, что сыворотка эта волшебная – огонь, сжигающий все на своем пути…
– Привет, – мой мальчик пожимает правой ладошкой, которую я выпустила из своих пальцев, – дядя Паша.
– Ничего себе захват! – корчит рожу побежденного бойца Павел. – Настоящий мужской, парень.
И Данька заливисто рассмеялся, смущенный комплиментом. Я тоже улыбнулась, но только кончиками губ. Не хотела я пускать зверя в свое сердце, а получилось так, что он сейчас с сердцем общий язык нашел. А грозился в самом начале нашего знакомство когтями его изорвать. Отдать чужим.
ГЛАВА 14. ПАВЕЛ. У НИХ НАДЕЖДЫ МНОГО, А У МЕНЯ ЕЕ ОТОБРАЛИ И СОЖГЛИ
Постарайся убить меня первым выстрелом, потому что второго у тебя уже не будет.
(с) Лорел Гамильтон
Меня никто и никогда не называл “дядей Пашей”. Черт возьми, да я детей в принципе почти не видел с того момента, как вырос! Тем более, не разговаривал с ними. И вот если я вышел из машины за ней, то надо бы познакомиться, а не истуканом стоять. Надо рот открыть, а я не могу – слова отобрали, как и мою единственную машинку, чтобы сломать и разбить на части. Смотрю и вспоминаю маленького себя, который сиротой был при живой матери. Отражение меня передо мной, только в новой и опрятной одежде и с глазами цвета осени. Почти отражение, потому что именно этому взрослому мальчику везет. У него есть та, которой у меня никогда не будет. А таких взрослых было тысячи, впереди еще миллионы.
– Поедешь с нами гулять? – вопрос вырвался внезапно, но вырвавшихся на свободу птиц уже не поймаешь. Не сунешь в клетку и не прикажешь забыть про их свободу.
– Тетя Галя не разрешит, – появившийся в его глазах огонек надежды быстро тухнет, как будто свечку зажгли в ливень.
– И я думаю, что… – в разговор вклинилась молчавшая до этого Снежинка. Ей не нравится, что я с ее Даней. Она ревнует его ко мне. Она не хочет отдавать мне в руки свою слабость.
– Я с ней поговорю, – непреклонно ответил ей, посмотрев в ее глаза. Они у нее сейчас блестели утренней росой.
– Да–а? – мальчишка от радости несколько раз подпрыгнул. – Хочу–хочу гуля–а–а–ать! Мамочка, ты слышала? На улицу пойдем! Мамочка…
Он так трогательно к ее ногам прижимается, а она гладит его ручки с приклеенной к губам улыбкой.
– Я думаю, что не стоит отрывать от дел… – начала было Снежинка, но я ее одним взглядом заставил остановиться. Она поджала губы, но, едва на нее Даниил поднял глаза, улыбнулась, но на этот раз очень ласково и… И так, как мне мама улыбалась совсем давно, когда еще отец был жив, и у меня еще была семья.
