– Абсолютно, – если я думала, что мужчина разозлится, то я ошиблась – он снова улыбнулся. Чарующе сладко, только на меня уже не действовал его магнетизм. Я уже поняла, что за маской очаровательного парня стоит сгнившая душонка. – Так даже интереснее.
– Рада за вас! – прошипела я, отходя на несколько шагов. От его прикосновения по коже прошла волна отвращения. Хотелось не только лицо помыть с мылом, но и душу. – К сожалению, игрушка сломалась и дальше к использованию не подлежит. Всего вам превратного.
– Какой у тебя острый язычок, девочка, – осклабился Егор. – Тебе будет о–очень хорошо со мной…
Господи, впервые вижу настолько отвратительного человека. Чтобы тошнило только от одного его слова.
Больше не в силах не то что рядом стоять, просто находиться в одном, пускай и большом помещении, развернулась и широкими шагами направилась к высоким резным дверям. К счастью, новый знакомый за мной не пошел. Это несколько меня успокоило, хотя внутри меня до сих пор клокотала ярость и обида. За что он так со мной?
За что они так со мной?..
За дверями, к которым я прижалась спиной, остались Паша, голоса, гомон и тысячи невысказанных мною слов. Мне кажется, за ними же я заперла свою наивность.
Обняв руками плечи, чтобы сохранить тепло, подошла к резным перилам крыльца и посмотрела вверх. На далекий космос.
Я всегда любила ночь. Особенно беззвездную, когда полотно неба чернильно–черное, и лишь луна холодным серебряным сиянием разгоняет тьму. Сегодня как раз звезд не было видно.
– Лисси, я так счастлива, – раздалось так близко, что я вздрогнула от неожиданности. Со стороны парковки к крыльцу направлялись три девушки в роскошных платьях и белоснежных манто, громко смеясь и разговаривая. Одну я узнала сходу – та самая шатенка. Сжав зубы, чтобы не застучали друг о друга от холода, осталась стоять на месте. Девушки же, словно бы не замечая меня, продолжали разговор:
– Ой, – махнула ручкой с идеальным маникюром одна из подружек, – лучше скажи, какой твой Паша в постели.
И глупо хихикнула, отчего захотелось закрыть пальцами уши.
– Он такой… – с придыханием ответила шатенка. – Десять из пяти. Ненасытный и такое творит!..
– Везет же некоторым, – подключилась вторая подруженция. – Подробности будут?
– Конечно. Даже фотографии покажу. Только не тут, девочки, – и будто бы меня не знает, прошла мимо меня, обдав запахом ванили и роз.
А я стояла все стояла, готовая благодарить и их, и всех существующих богов, что "только не здесь". Вдохнула обжигающий холодом воздух, чтобы выдохнуть боль и разочарование.
Даже не сразу поняла, что такое горячее течет по моему лицу.
Закрыла озябшими ладонями лицо, согревая кожу в собственных слезах.
Почему мы так часто обманываемся? Почему нам бывает больно? Почему это чертово сердце не только качает кровь, но и болит? Почему мы можем что–то чувствовать?
Любовь, когда надо ненавидеть. Разочарование. Обиду. Страх.
Страшно, когда люди становятся как кислород, а когда начинаешь ими дышать, то происходит утечка пропана*.
Пускай я и дурочка, но выводы я сделала. И эти выводы оказались горше яда и смертельнее клинка.
Я же говорила, что оказалась в сказке? И вот, пробило двенадцать часов, только вместо наряда принцессы исчезает моя вера в людей.
Пробило двенадцать, и сказка обнажила клыки.
Хочу кричать. Цапарать. Сделать кому–нибудь так же больно, как мне сейчас сделали. Хотелось кричать, а я взгрызалась зубами в свои губы, подавляя крик.
Игрушка. Игрушка.
Я игрушка. Ее чувствами можно играть, ее можно одевать и держать на поводке рядом. Ее можно дрессировать или же ей врать. С ней можно все делать. Она глупая, ослепленная влюбленностью. Она… Я…
Меня всю затрясло, и первый всхлип вырвался наружу. И я оплакивала свою раскоряченную и растерзанную душу. Я оплакивала свою наивность и веру.
Больнее всего нам всегда делают те, кого мы любим больше всего на свете.
Бегом спустилась по лестнице, потом по дорожке, скинув каблуки. Не могу здесь находиться. Умру. Уже умираю. И я чувствую, что он сейчас меня ищет. Не знаю, как я так, но эта мысль меня страшит.
Не хочу! Уже задыхаюсь во лжи. Утопаю в реальности, что оказалась страшнее, чем я могу выдержать.
Вокруг лишь деревья. Обнаженные, темные, уже готовые к предстоящим холодам. И я бегу, петляя, между этими великанами, понимая, что не найду так выхода. Но и понимая, что оставаться не имею сил. Водить я не умею, а водитель никуда не отвезет меня без прямого приказа Левича.
Слезы жгут глаза, стекают мерзкими теплыми ручейками по лицу, размазывая грязь, пот и остатки косметики. Я и так почти ничего не вижу во тьме леса, не освещенного даже луной, а слезы мешают рассмотреть, куда я вообще бегу. Все равно. Хоть на край света, только подальше от этого проклятого места. Вперед, туда, где скрывается за тучами закат.
Платье – прекрасное, длинное, в пол, превратилось в ошметки, покрытые коркой пыли, песка и веток с листьями, а подол – порванный, держащийся на одном честном слове, путается в ногах. Мне бы остановиться, разорвать платье окончательно, чтобы опять не упасть, зацепившись за кусты, но кажется, что если я остановлюсь хоть на миг, даже просто помочь себе, то не смогу продолжить путь. Сил давно не осталось, мышцы горят, а воздух я выдыхаю с хрипом – легкие пылают не хуже костра, а еще меня душат слезы. Отчаянные, горькие и совершенно ненужные. Он не достоин их.
В босые ступни – туфли на высоких каблуках слетели еще там, в особняке – впиваются острые камни, нежная кожа давно кровоточит, ноет, однако я даже не подумываю об отдыхе. Мне кажется, что Он идет за мной. Идет неспеша и смеется над глупостью своей игрушки. Найдет. Он найдет меня даже в Аду. И я сама…
Нет. Я больше не дам играть с собой. Марионетка сломалась, и сломленной кукле больше не нужен кукловод. Шарниры лопнули, глаза потухли, как и исчезла нарисованная улыбка. Жалкое зрелище.
Я бегу. Сквозь ветви, что становятся все гуще, плотнее. Сдираю руки и ноги в кровь, однако я не чувствую боль, лишь дискомфорт. Боль в сердце, что сейчас бьется как сумасшедшее, отсчитывая ритм моей жизни, и в вывороченной наизнанку душе больше. В разы больше. Потому что сама виновата – сама вырвала их с мясом, как глупый Данко, чтобы протянуть тому, кому хотелось лишь игры. Он растоптал протянутое, что сейчас кровоточит, хотя я и пытаюсь прилепить их суперклеем и пластырем обратно.
Поверила, идиотка, в то, что и ублюдки могут любить. Обманулась в который раз.
Смахнула слезы, оступилась и упала на стылую землю, ударившись коленями. От порции резкой боли слезы потекли сильнее, а надежда, что вела меня, все больше и больше начала становиться эфемерной.
Деревья сгустились, а их кроны так сильно переплелись между собой, что образовался плотный навес из веток и листьев, так что даже совсем капелька холодного света луны не проникает сквозь них, чтобы дать мне хоть толику освещения. Темно, беспросветно и отчаянно горько.
