Покойтесь, бабочки. И больше не оживайте.
– Давай сядем и поговорим? Даша, пожалуйста.
Не хочу. Ничего уже не хочу. Разве что уйти. Стены начали давить так, что голова закружилась.
– Хорошо, – резко села на диван, а едва Паша захотел сесть рядом, покачала головой и указала ему на софу, стоящую у окна. – Слушаю тебя.
– Даша… Мне жаль, что так получилось.
– Если ты не хочешь говорить мне правду, то в этот разговор начинать не имеет смысла. Я устала, и пойду спать.
Левич не ответил, только смотрел на меня и… Я тоже смотрела. Видела расстояние между нами. Кусала губы, чтобы не плюнуть на все и не кинуться к нему в объятия.
Сейчас мы будто два магнита, которые стоят к друг другу одинаковыми полюсами…
– Я делаю тебя хуже, – вдруг сказал он, поднявшись и повернувшись к окну.
Мне захотелось сказать, что неправда. Что наоборот – он воскрешает умершую вместе с родными меня, но ярость такая во мне пылала и шептала, чтобы я ему сделала больно. Больно, как делал не раз он мне и его окружение.
– Верно. Ты мне всегда делаешь больно, с самой первой встречи, – с губ слетели злые слова.
– Ты не веришь в то, что я мог измениться?
– Такие, как ты, не меняются, – сказала, а потом испугалась высказанного, закрыла ладонью рот, но было поздно. Я уже что–то разрушила…
Это не мои слова, не мои мысли. Мирославы. Моей злости. Черной ревности. Не мои. Я так не думаю.
Паша, прости, Паша! Я не хотела, честно. Я тебе верю. Верю. Пашааа!
Но вслух не смогла ничего произнести. Боялась вновь сказать что–нибудь не так, боялась, что сделаю хуже.
Он молчит, и это молчание меня убивает. Лучше бы кричал, опровергнул мои слова, ругался – все, что угодно, но не молчал. Молчание меня ранит, уничтожает. Молчание всегда все разрушает.
– Ты права, – нет, я не права, не права. – Я уйду.
Я не это хотела услышать. Хотела не такой конец.
– Уйдешь? – мой голос настолько жалкий и сиплый, что еле себя слышу. Или, может, я просто оглушена реальностью?
– Прости меня за… Прости, – Паша повернулся, и в его глазах я вижу мертвый штиль.
Он сделал несколько шагов, и я уже подумала, что сейчас мы будем мириться, но… Но он осторожно обогнул диван и пошел к дверям.
– И все?! Ты скажешь “прости” и уйдешь?! – вспылила я, вставая. – Ты… Ну и уходи! Мне и одной было отлично! Уходи!
А он даже не обернулся. Ушел, оставив меня, хотя вчера ночью шептал, что никогда не оставит. Вот так. Все обещания, произнесенные под покровом ночи, не имеют ценность при дневном свете. Аннулируются, как неугодный товар.
Слезы начали жечь глаза, а ноги подкашиваться, и я опустилась прямо на холодный пол, закрыв лицо ладонями. Что же я наделала?..
Что мы наделали?
Почему он не оправдался? Пусть бы соврал, я бы поверила. Я сейчас во что угодно готова была поверить, чтобы вернуться в тот момент и исправить его.
“Я была не права. Не права. Не права. Я была не права, слышишь? Я соврала. Без тебя мне не было хорошо. Без тебя мне было холодно”.
Я не знаю, сколько так сидела в пустой гостиной, вокруг осколков от обидных слов и недопонимания, но в итоге успокоив себя тем, что ссоры случаются у всех, особенно у пар, поплелась в свою комнату. В комнату, выделенную мне в первый день после… После неприятного знакомства. Но я не упрекала его ни в чем. Все осталось в прошлом.
Там я умылась огромным количеством холодной воды, причесалась и, скрутив волосы в пучок и захватив из нашей с Пашей спальни сценарий, спустилась на нижние этажи. Ничего страшного в подвальных помещениях не было – коридоры чистые и такие же красивые, правда, не все комнаты обустроены. Но мне это в плюс, потому что хочу абсолютную тишину для финальной сцены. Хочу пока только мысли своей героини и ее чувства, а не свои, которые несомненно появятся, если увижу что–то связанное с Пашей.
В пустой комнате я провела очень много времени. Больше двух часов точно. За это время, казалось, я превратилась в слова. Я все говорила и говорила, выплескивала всю душу в звуках, плакала и смеялась ими. Все же речь – самое мощное оружие. Те, кто умеют правильно построить предложения и произнести с такой интонацией, чтобы слушатель воспринял услышанное как свои мысли, имеют власть и ведут .
А потом… потом внезапно стало жарко. И душно. И запах гари начал просачиваться вместе с еще пока незаметным дымом.
Я оторопела сначала, застыла, уронив на паркет сценарий. Едва поняла, что мне ничего не кажется, метнулась к двери, чтобы открыть и… Дверь не поддалась. Я все крутила ручку, тянула на себя – ничего.
Заперто.
Стало по–настоящему страшно. Меня заперли, а снаружи, похоже, пожар. Господи…
– Кто–нибу–у–удь! – закричала я, колотя дверь. – Откройте!
“Пускай Катерина забыла выключить духовку, и запах гари от сгоревшего пирога”, – повторяла я себе, будто мантру, надеясь, что все окажется действительно так. – “А дверь… дверь случайно закрыла уборщица.”
Когда запах стал нестерпимым и дым начал печь глаза, вновь начала бить кулаками до покраснений твердую поверхность двери. Ничего. Ни звука. Ни слова.
Не может так быть…
Не может…
ГЛАВА 31. ДАРЬЯ. ЖИЛ–БЫЛ НА СВЕТЕ ОЧЕНЬ ОДИНОКИЙ ЧЕЛОВЕК…
Новое не может появиться из ничего. Рушится один мир, возникает другой. Для кого конец, для кого начало.
(с) Эльчин Сафарли
– Арина! – позвала, что есть силы улыбчивую горничную, которая убиралась на первом этаже. Вдруг услышит?..
Не услышала. Я все билась, пыталась хоть что–то сделать с дверью, открыть ее, но никак – слишком крепкая и качественно выполненная.
Комната стала похожа на печь. Так здесь было жарко и душно. И запах гари с темным дымом душили, вырывая те крохи кислорода, что еще оставались. Хотя я все щели закрыла кофтой, дым все равно проникал как–то.
– Паша–а–а–а! – совсем отчаявшись позвала.
Боже, Господь, разве все так должно закончиться?.. А Влад с Даней? А мы с Пашей? Боже, прошу тебя. Если слышишь меня, помоги. Прошу. Если не мне, то мальчикам. Чтобы им было не так сильно больно. Чтобы у них была хорошая жизнь. Чтобы кто–то другой сделал их счастливыми, раз я не смогла. Господи, прошу тебя…
Внезапно раздался звонок. Звук ударом прошелся по оголенным нервам и развороченной душе, а надежда, которая до этого тлела, восстала, раскинула крылья. Телефон! Боже! Я же с собой телефон принесла, надеясь, что Паша все же позвонит. Отлепившись от двери, я поползла на четвереньках к дивану – единственной мебели, которая здесь была, и взяла в руки аппарат.
