Виеро… Том… Рамон…
Слезы застили глаза Жуана.
– Мой Бог! – прошептала Рин.
– Бог! – усмехнулся Чен-Лу. – Еще одно имя для непреодолимых сил судьбы!
Рин закрыла лицо ладонями. Она чувствовала, что играет роль в некоей космической драме, но не знает ни сценария, ни своих слов, ни того, что произойдет с ней в следующем акте.
Бог – бразилец, думал Жуан, вспоминая поговорки, которые были в ходу среди его соотечественников. Ночью Бог исправляет ошибки, которые бразильцы совершают днем. Бог и внушает страх, и придает уверенности человеку.
Как любил говорить Виеро, верь в Святую Богоматерь, но и сам не плошай.
Жуан почувствовал на коленях холод металла. Это был эжектор. Я все равно не смог бы ничего сделать, подумал он. Слишком велико расстояние.
VII
– Вы же говорили, что аэрокар не полетит! – сказал мозг с упреком.
Его сенсоры считывали с потолка схему танца курьеров, в поисках дополнительной информации вслушивались в издаваемый ими легкий гул. Но конфигурация танцевальных па, исполняемых светящимися фосфористым блеском насекомыми, была ясной и однозначной, как картина звездного неба за входом в пещеру.
Мозг пульсировал, требуя химической подпитки, и слуги оживленно суетились, исполняя его желания. Таких ощущений, столь близких к ужасу, мозг еще не испытывал. Опираясь на сложную систему логических умозаключений, он определил это ощущение как эмоцию и принялся анализировать поступающие от курьеров сведения, искать ему параллели.
Аэрокар пролетел совсем небольшое расстояние и приземлился на водную гладь, где его двигатели стихли.
Но он летел! Он может летать!
Система обработки информации, которой пользовался мозг, впервые была поражена сомнениями в собственных возможностях. Опыт, оказывается, может существовать отдельно от сознания.
«Предположение, что аэрокар не сможет оторваться от земли, исходило от самих людей, – выводили курьеры на потолке. – Мы использовали их результаты оценки состояния машины».
Неплохая формулировка. Мозгу трудно будет в чем-то обвинить курьеров, и так они смогут избежать наказания.
Этот факт нужно было внести в исходное сообщение. И вообще, следует сделать кое-какие изменения в программе подготовки курьеров, подумал мозг. Необходимо, чтобы они, не вмешиваясь в содержание самого сообщения, указывали и источник информации, и степень его надежности. Как этого достичь? Его нынешние курьеры руководствуются четкими рефлексами и привязаны к системе, основанной на принципе самоограничения. Вероятно, нужно выводить и воспитывать новых курьеров.
Следуя за этой мыслью, мозг ушел еще дальше от созданий, спровоцировавших ее появление. Теперь он понимал, как сам был порожден актом мимикрии, который по природе своей являлся чистым рефлексом. Но, будучи продуктом рефлекса, мозг овладел инструментами обратной связи, что и изменило суть рефлексов, его породивших.
«Что мы должны сделать с машиной, плывущей по реке?» – спросили курьеры.
Обретя это новое, глубинное понимание своей сути, мозг увидел, что` лежало в основании этого вопроса – рефлекс выживания.
А выживание нужно обеспечивать.
– Машине разрешено некоторое время плыть беспрепятственно, – заявил мозг. – Запрещаю любые формы агрессии. Вместе с тем нужно быть готовым к любому развитию событий, а потому на аэрокар, под покровом ночи, приказываю доставить наших новых микро-киллеров, несущих смертельные для человеческих существ яды. Им предписывается инфильтрироваться во все, самые мельчайшие отверстия и щели машины и ждать, не предпринимая без моего приказа никаких действий, но быть готовым уничтожить пассажиров аэрокара при первой необходимости.
Мозг замолчал, уверенный в том, что все его приказы будут выполнены. И, исполненный нового понимания своей сущности, принялся исследовать свое сознание так, словно это был совершенно автономный, отдельный от него самого феномен. Начатый им исследовательский эксперимент был одновременно и неимоверно привлекательным, и пугающим, поскольку теперь в мозге как единой сущности появилось второе «я», способное спорить с первым и совершать независимые поступки.
Бремя решений – обдуманных решений – вот наказание, которое сознание налагает на наше единое существо. Обдуманные решения могут разрушить это единство, раздробить его на фрагменты. И как только люди способны нести этот груз – груз необходимости ежесекундно и ежечасно принимать решения?
Откинув голову назад, к переборке, Чен-Лу смотрел на пористый бок луны цвета расплавленной меди, висевшей над горизонтом.
Вытравленная кислотой полоса по диагонали пересекала стекло окна и по внешней обшивке тянулась куда-то вниз, к нижним изгибам корпуса. Китаец проследил направление полосы и вдруг в том самом месте, где заканчивалось окно, увидел цепочку крохотных черных точек, словно маленькие букашки маршировали по стеклу.
Он моргнул, и они исчезли. Неужели они были плодом его воображения? Чен-Лу подумал, а не предупредить ли остальных? Но Жуан был занят своей боевой колесницей, а Рин, шокированная гибелью лагеря, уже более часа пребывала в состоянии, близком к истерике, и ее нужно будет как-то возвращать в рабочее состояние.
Наверное, мне это просто привиделось, решил Чен-Лу. Пятна перед глазами – такое бывает, если из источников света – одна луна.
Река сузилась до размеров лишь раз в пять или шесть больших, чем размах крыльев аэрокара. Кроны высоченных деревьев свисали над потоком.
– Джонни! Зажгите на минуту фонари на крыльях, – попросил Чен-Лу.
– Зачем?
– Не нужно! Они нас увидят! – возразила Рин.
Она вслушалась в собственный голос и испытала недоумение – как я могла дойти до такого? Я же энтомолог. И, с чем бы мы ни столкнулись, это нечто есть вариация уже существующего. Однако рассудок был неспособен успокоить ее. В глубине души Рин поселился некий первобытный страх, с которым не могли справиться ни факты, ни логика.
– Включите рассудок, – сказал Чен-Лу, стараясь говорить помягче. – Что бы ни напало на наш лагерь, это «нечто» знает, где мы находимся. А мне нужно просто проверить, насколько основательны мои подозрения.
– Вы думаете, за нами следят? – спросил Жуан.
Он включил огни, и в их ярких лучах заплясали, заклубились крохотные точки – целая толпа белокрылых существ.
Течение вынесло аэрокар к изгибу реки. Свет от его крыльев коснулся берега, и в поле обзора выползли переплетающиеся корни, цепляющиеся за глинистый откос. Вскоре из темноты явился узкий остров, по его берегам рос тростник, сгибающийся под напором воды, а выше, над тростником и травой, горели отраженным светом чьи-то налитые кровью глаза.
Жуан выключил свет.
В наступившей темноте пассажиры аэрокара слышали лишь жалобное жужжание насекомых, да металлическое кваканье тропических лягушек, на которое, пусть и с небольшим запозданием, своим комментарием ответили толпы красных обезьян, оглашающих джунгли кашляющим лаем.
