Рин потянулась и вложила свою руку в ладонь Жуана. Он даже не посмотрел на нее, но его пожатие было чем-то большим, чем просто дружеское. Чен-Лу заметил это и улыбнулся. Жуан внимательно изучал проплывающий мимо берег. Аэрокар медленно двигался между занавесями густых лиан, обрамляющих зачарованный поток реки, который выносил их за очередной поворот, где их взору предстали во всей своей красоте три высоченных дерева, чьи листья своим ярким красным тоном контрастировали с окружающей зеленью. Жуан перевел взгляд на поверхность воды, совершавшую свою привычную работу, подрывая корни, цепляющиеся за глинистый берег.
Ее рука в моей руке, думал он. В моей руке. Ладонь ее была слегка влажной, нежной, но властной. Жар пронизывал неподвижный воздух и волнами накатывал на аэрокар. Словно движущийся вход в ад, солнце медленно плыло над их головами, спускаясь к заснеженным вершинам гор.
Рука в моей руке…
Пора было готовиться к ночи.
Вечерние тени, легшие по берегам реки, вытянулись и направились к сияющим на горизонте горам, постепенно поднимаясь все выше по их склонам.
Как только солнце нырнуло за горный хребет, Чен-Лу сел на своем инструментальном ящике.
Рожденный закатом аметистовый туман окрасил реку впереди рубиновым цветом, будто не вода, а кровь текла вокруг аэрокара. В наступающей темноте замерло все. Мгновение – и все вокруг поглотила влажная ночь.
Ночь – время боязливых и кровожадных, подумал Чен-Лу. Ночь – мое время, но я совсем не боязлив. И он улыбнулся, увидев, как две тени на передних сиденьях слились в одну. Зверь о двух спинах, вспомнил китаец цитату и едва не рассмеялся – такой забавной она показалась сегодня ночью.
Вслух же он произнес:
– Сейчас я буду спать, Джонни, а в полночь вы меня разбудите. Наступит моя смена.
Негромкие ритмические звуки, доносившиеся с переднего кресла, приостановились, а затем возобновились вновь.
– Хорошо, – хрипло отозвался Жуан.
Ох уж эта Рин, подумал Чен-Лу. Отличный инструмент, даже когда не хочет исполнять свои обязанности.
VIII
Доклад, хотя и интересный деталями, мало что нового сообщил мозгу о человеческих существах. Демонстрация, устроенная на берегу реки, вызвала у них страх и смятение. Иного было трудно ожидать. Китаец показал практичность, которая остальным двоим была несвойственна. Этот факт следовало учитывать как значимый, так же, как и то, что китаец намерен любыми способами спарить бандейранта и рыжеволосую женщину.
Время покажет, что из всего этого получится.
Пока же мозг испытывал нечто, близкое по сути другой человеческой эмоции – обеспокоенности.
Троица в аэрокаре уплывала все дальше и дальше от пещеры над речным потоком, а потому в систему получения информации, ее обработки, формулирования ответа и передачи приказа исполнителям вкрадывался фактор задержки.
Сенсоры мозга воспринимали повтор сообщения, выведенного на потолке пещеры танцующими курьерами.
Аэрокар приближался к порогам, его пассажиры могли быть убиты и, таким образом, безвозвратно потеряны. Либо они повторили бы попытки улететь на этой своей машине. Здесь и крылась причина обеспокоенности мозга, затруднявшая процесс принятия решений.
Аэрокар уже продемонстрировал свою способность летать.
Оценка ситуации – принятие решения.
Мозг начал формулировать приказ для боевых групп:
– Боевым группам предписывается захватить аэрокар до того, как он достигнет первых порогов. Человеческие существа должны быть схвачены живыми, если будет такая возможность. Если возникнет необходимость кем-то из них пожертвовать, устанавливаю следующие приоритеты: наиболее ценным из людей для нас является китаец, затем – латентная королева и второй мужчина.
Насекомые на потолке пещеры станцевали полученное сообщение, добавили к нему фиксирующие модуляции и вылетели из пещеры навстречу начинающемуся дню.
Настала пора активных действий.
Вглядываясь поверх передних кресел в гладь воды, расстилающуюся перед аэрокаром, Чен-Лу наблюдал, как лунная дорожка заползает под его днище. Там, где гладь реки морщили водовороты, лунный свет ложился на воду тонкой паутиной, а потом тек к берегам широкими полосами цветного шелка.
С передних кресел до него доносилось ровное дыхание спящих.
Теперь, вероятно, мне не придется убивать этого олуха Джонни, подумал Чен-Лу.
Через боковое окно в кабину заглядывала бронзовеющая луна, собирающаяся скрыться за горизонтом. Темные пятна морей на ее поверхности напоминали чье-то лицо. Виеро?
Но он же мертв, этот приятель Джонни, подумал китаец. То, что мы видели у реки, было симулякром, копией. Никто не сумел бы пережить ту атаку на лагерь. Наши друзья просто скопировали дорогого Падре. Интересно, как Виеро принял смерть? Как иллюзию или катастрофу?
Бессмысленный вопрос.
Повернувшись во сне, Рин теснее прижалась к Жуану и что-то прошептала.
Да, наши друзья не станут надолго откладывать атаку, размышлял Чен-Лу. Наверное, они просто ищут наиболее удобное место и время. Где это произойдет – в теснине, среди порогов, в самом узком месте реки? Где?
Каждая тень за окнами аэрокара казалась источником опасности, и Чен-Лу удивился самому себе – как можно позволять собственному уму создавать причины для страха? И, тем не менее, напрягая все органы чувств, он слушал ночь за бортом аэрокара. Там же царила тишина, тишина ожидания, выдающая чье-то присутствие в глубине джунглей.
Но это абсурд!
Китаец откашлялся.
Жуан повернулся и ощутил на своем плече голову Рин. Как спокойно она дышит!
– Трэвис, – прошептал он.
– Что?
– Не пора?
– Спите, Джонни! У вас еще есть пара часов.
Жуан закрыл глаза, поудобнее устроился в кресле, но сон не возвращался. Что-то было не так. Нечто требовало его внимания, и это нечто все дальше и дальше отодвигало сон.
Плесень. Запах плесени. Он стал значительно сильнее, чем был прежде, и в нем присутствовал дополнительный оттенок – запах ржавчины.
Глубокая печаль охватила Жуана. Он понял, что аэрокар медленно, но верно гибнет, а ведь эта машина была для него символом цивилизации. Что как не гибель и разрушение человека и человечества провозвещали эти запахи? Погладив Рин по голове, Жуан подумал: Ну почему бы тогда нам не ухватить здесь свою порцию счастья? Ведь завтра мы будем уже мертвы! А может, случится и нечто худшее, чем смерть…
И он вновь провалился в сон.
Шум и гам, издаваемые стаей длиннохвостых попугаев, сообщил о наступлении утра. Птицы галдели и сплетничали, сидя в кустах, обрамляющих реку. Вскоре к этой толпе присоединились и птицы помельче.
