Даже ядерное оружие существует в обычном мире, где его развертывание может быть замечено, а его возможности определены – хотя бы приблизительно. Напротив, одно из главных свойств кибероружия – его непрозрачность, раскрытие информации о нем может в той или иной степени препятствовать его применению. Например, так называемые атаки нулевого дня используют ранее неизвестные недостатки в программном обеспечении, получая доступ к сети или системе без разрешения или ведома авторизованного пользователя. В случае распределенных DDoS-атак делается множество информационных запросов, блокирующих системы. Истинные источники атак маскируются, что затрудняет или делает невозможной идентификацию атакующего. Один из самых известных случаев промышленного саботажа с использованием кибернетических технологий – атака вируса Stuxnet, которая вывела из строя компьютеры, управлявшие иранскими ядерными разработками, – не обсуждался публично странами, которые, как считается, его осуществили.
Моральные и правовые нормы предписывают использовать обычное и ядерное оружие только против военных сил и объектов. В отличие от этого, кибероружие широко воздействует на вычислительные и коммуникационные сети, часто поражая гражданские системы. Кроме того, кибероружие могут взять на вооружение другие стороны для других целей, включая использование против напавшей стороны. В некоторых отношениях это делает кибероружие похожим на биологическое или химическое оружие, которое может распространяться непреднамеренными и неизвестными способами. Во многих случаях оно воздействует на широкий срез общества, а не только на боевые цели
[50].
Таким образом, те самые свойства кибероружия, которые обеспечивают его эффективность, делают практически невозможным контроль над кибервооружениями. Когда участники переговоров по контролю над ядерным оружием раскрывали или описывали классы боеголовок, они не отрицали возможностей этого оружия. Переговорщикам по кибервооружениям предстоит столкнуться с интересным парадоксом – само обсуждение возможностей кибероружия может означать как его сокращение (если противник устранит уязвимости, против которых оно направлено), так и более широкое распространение (если противник скопирует его код или использует тот же принцип действия).
Эти проблемы усложняются неоднозначностью ключевых терминов и концепций. Различные формы кибервторжений, онлайн-пропаганды и информационной войны разные наблюдатели могут в тех или иных случаях назвать «кибервойной», «кибератакой» и даже «военными действиями», но этот словарь необщепринят и иногда используется непоследовательно. Одни действия, такие как вторжение в сеть для сбора информации, могут быть аналогичны традиционному шпионажу, хотя и в новых масштабах. Другие атаки, такие как цифровые кампании по вмешательству в выборы в социальных сетях, скорее относятся к пропаганде, дезинформации и политическому воздействию – но благодаря вездесущей цифровизации и сетевым платформам это возможно в более широких масштабах и с более высокой эффективностью, чем в предыдущие эпохи. Существуют также формы кибернетического воздействия, которые способны нанести физические потери, сходные с традиционными боевыми потерями. Но как выяснить, началась ли кибервойна, какова ее природа и как далеко она может зайти? Очевидно, что крупнейшие страны в настоящее время вовлечены в некий киберконфликт, природу или масштаб которого невозможно однозначно определить
[51].
Главное противоречие цифрового века заключается в том, что чем больше цифровой потенциал общества, тем более уязвимым оно становится. Компьютеры, системы связи, финансовые рынки, электросети (и цифровые системы командования и управления, от которых они зависят), даже механизмы демократической политики – все эти системы в той или иной степени уязвимы для манипуляций или атак. По мере того как страны с развитой экономикой интегрируют цифровые системы управления и контроля в электростанции и электросети, переносят все больше правительственных программ на большие серверы и в облачные системы, передают все больше данных в электронные реестры, их уязвимость к кибератакам возрастает, в то время как государства со слаборазвитыми технологиями и террористические организации теряют сравнительно меньше.
Сравнительно низкая стоимость киберопераций и их относительная скрытность побуждает некоторые государства использовать для кибервойны полуавтономные группы. В отличие от отрядов, наводнявших Балканы накануне Первой мировой войны, эти группы трудно контролировать, они могут заниматься диверсионной деятельностью без официальной санкции. Поскольку утечки данных и кибердиверсии могут нейтрализовать значительную часть кибернетического потенциала государства или изменить его внутриполитический ландшафт, скорость и непредсказуемость этой области и разнообразие субъектов, которые в ней присутствуют, могут заставить политиков быстро перейти к наступательным действиям, чтобы нанести удар возмездия
[52]. Не являясь традиционной войной, такие действия могут оказаться разрушительными для целых стран и отношений между ними.
Быстрота и неоднозначность киберпространства благоприятствуют как наступлению, так и контрнаступлению
[53]. При этом возможности киберсдерживания частично зависят от того, что именно планируется сдерживать и как измеряется успех, – но ни одна крупная сторона киберконфликтов, правительственная или неправительственная, не раскрыла всего спектра своих возможностей даже для того, чтобы сдержать действия других сторон. Новые стратегии и доктрины развиваются неопределенно, в теневой сфере. Для обеспечения реальной безопасности современная ситуация требует системного изучения, тесного сотрудничества между правительством и индустриями и – со временем и в соответствующих пределах – обсуждения ограничений с противниками.
ИИ и трансформация безопасности
Коллекция военных парадоксов, загадок и двусмысленностей ядерного оружия и кибероружия сегодня пополняется благодаря возможностям ИИ, которые мы обсудили в предыдущих главах. Страны, которые создают и внедряют ИИ с перспективой военного применения, не афишируют свои разработки, которые тем не менее могут оказать революционное воздействие на политику обороны и безопасности
[54].
