– Хватит, – грубо ответила я. Если бы моя мать услышала меня, она бы упала замертво от моей грубости. Но я просто не могла больше это терпеть.
Баббе пробормотала что-то невнятное. Я надеялась, что она вернется в комнату. Она слонялась по туннелю и до сих пор что-то бубнила сама себе. Поэтому я осталась в тени недалеко от решетки, не смея ее ослушаться. Мне не хотелось, чтобы она устраивала сцены и в панике рассказывала остальным о моих встречах. Я представила, как Элла ждет меня наверху на улице.
Когда старуха наконец ушла, я бросилась к решетке.
– Ау? – тихо позвала я. Эллу я не видела. Я гадала, там ли она или уже ушла, потому что я задержалась, или совсем не приходила. Это казалось мне маловероятным – Элла всегда была такой отзывчивой и доброй.
Улица наверху была непривычно тихой, я никого не видела. Вдалеке я услышала протяжный и низкий вой полицейской сирены. Что-то случилось, мне стало не по себе. Ждать дольше было рискованно.
Затем пошел ливень, тяжелые капли сочились сквозь решетку и собирались в лужи на без того уже мокрой канализационной земле. Я уныло поплелась назад.
В комнате у входа появилась мама.
– О, слава Богу, – прошептала она. Ее лицо было мрачнее обычного. Может быть, Баббе сказала ей, что я иду к решетке. – Я как раз собиралась попросить Сола поискать тебя. Нужно идти сейчас же.
– В чем дело? – Мама не ответила, но повела меня обратно в комнату. Она вздернула подбородок. Голоса прихожан смолкли, но послышался другой шум, громкий, зловещий, скрежет открывающихся и закрывающихся дверей, мужские голоса, говорящие на немецком.
– Они ищут евреев, – зловеще прошептал пан Розенберг с другого конца комнаты.
Само собой, я уже не в первый раз слышала о таких вещах. Тем не менее от осознания, что они искали евреев вблизи нашего укрытия, моя паника усилилась.
– Они ищут нас? – спросила я.
Мама помотала головой.
– Они ищут беглых евреев, тех, что прячутся в домах и на улицах. О канализации они не знают, по крайней мере пока. – Она притянула меня к себе, и мы сели на нашу кровать. С другого конца комнаты глаза Сола встретились с моими, выражая одновременно и тревогу, и тепло. За те недели, что прошли с тех пор, как он узнал страшную новость о своем брате и Шифре, мы сблизились. Совместная жизнь в таком тесном помещении тоже способствовала привязанности. Я видела, как он ел и спал, могла по выражению лица определить, злится ли он, тревожится или тоскует.
Мама обняла меня, и мы постарались сидеть как можно тише. Но это все равно было бессмысленно. Если немцы обыщут туннели и обнаружат комнату, нам уже не спрятаться. Мы должны уйти, подумала я уже не в первый раз. Лучше уйти, чем сидеть в комнате как загнанные звери. Но без Павла мы не могли выйти отсюда.
Мы сидели в тишине, наверное, несколько часов, прислушиваясь к звукам наверху, ожидая шагов в туннеле, означавших наш конец. В какой-то момент я услышала женский крик и подумала, не поймали ли кого-нибудь. Дождь усилился и заглушал звуки, что издавали полицейские, выслеживающие своих жертв.
В конце концов голоса стихли, хотя я не знала, то ли немцы прекратили поиски, то ли их спугнул дождь. Шум обысков сменился ритмичными раскатами грома, он походил на грохот марширующих сапог, когда дождь превратился в ливень. В туннеле дождевая вода сочилась большим потоком.
– Весеннее половодье, – зловеще проговорила Баббе.
Я подняла глаза и увидела тень, пробежавшую по материнскому лицу. Эта мысль пугала меня так же сильно, как и та, что немцы ищут нас. Мы всегда понимали, что сильные весенние дожди ничего доброго нам не принесут. В последние несколько недель дожди шли часто, река разлилась, дамбы не справлялись. Всякий раз, когда наверху шел дождь, канализационные воды в большом туннеле поднимались, выталкивая воду в трубы поуже и тогда набегающие волны плескались у входа в нашу комнату. Обычно через некоторое время дождь прекращался, и вода отступала.
Но сегодня она не отступила. Водопады воды лились сверху. Я представила себе поток воды, льющийся через ту канализационную решетку, где утром я ждала Эллу, и возвращающуюся в трубы. Когда немцы перестали рыскать наверху, мы разжали объятия и встали там, где, укрывшись, сидели. Мы пытались следовать нашей рутине, мама подала обед из разогретого картофельного супа. Дождь продолжался целый день, и с наступлением вечера вода стала биться о вход в комнату. Я заснула рядом с мамой, и мне приснилось, как вода поднимается и уносит наши доски, как игрушечную лодку.
Наутро я обнаружила, что сон был в руку.
– Сэди, проснись, – разбудила меня мама. Теперь вода в комнате доходила до лодыжек. Мы надели промокшие ботинки, поспешно собрали наши пожитки и перенесли их на место повыше. Мама с трудом пробиралась по комнате, забирая запасы еды. На другом конце комнаты, я видела, Сол делает то же самое. Я хотела привлечь его внимание, но не смогла. Вода из туннеля просочилась в комнату и стала ее заполнять. Вскоре прибывающая вода по лодыжки превратилась в поток по колено. Когда вода поднялась, все вокруг нас стало плавать – банки, бутылки, тарелки, напоминая причудливое подводное чаепитие.
– Что мы будем делать, если не вода не остановится? – спросила я.
– Она остановится, – сказала мама, не ответив на мой вопрос. Чтобы мы остались сухими подольше, она повела меня на самую высокую точку комнаты. Но смысла в этом не было. Дождь лил, и паводковая вода заполняла наше жилое пространство как гигантскую ванну. Вода быстро дошла нам до живота, а одежда промокла насквозь. Казалось, мы плавали в холодном, грязном озере или бассейне, из которого не было выхода.
Я посмотрела в другой конец комнаты на Сола, он помогал бабушке дойти до высокой точки, помогая ей не упасть. Наши глаза встретились, и он задержал взгляд. На мгновение мне показалось, что он так же сильно хочет прийти мне на помощь, как и я к нему. Затем он отвернулся, чтобы сосредоточиться на спасении членов своей семьи. Я думала, может, нам лучше покинуть комнату, чтобы поискать место повыше. Но сейчас, конечно, это было невозможно. Когда разлившаяся канализационная река поднялась, она наверняка затопила тонкий выступ, который служил для нас ориентиром в туннеле. Если мы осмелимся выйти, нас скорее всего смоет. И тот же самый потоп, что не давал нам выйти из комнаты, не позволит Павлу прийти и спасти нас.
Уровень воды достиг моего рта. Я задрала голову. Паника росла. Еще несколько минут, и стоять в воде будет невозможно. В воде я всегда держалась как испуганное животное; когда я пыталась плыть, мои конечности бессмысленно и неуклюже барахтались. Как я выживу, если придется плыть?
Я потянулась к стене и нащупала самодельную полку, где мы обычно хранили хлеб. Цепляясь за выступ, я приподнялась на несколько сантиметров, и моя голова уперлась в потолок. Так я продержусь еще несколько минут. Но это не решит проблемы, если вода и дальше будет подниматься.
Я протянула руку матери, которая теперь плескалась рядом со мной, пытаясь помочь. Она всегда была отличной пловчихой, и даже сейчас, с огромным животом, казалось, она легко держится по поверхности. На другой стороне комнаты Сол одной рукой поддерживал бабушку, а другой – отца, изо всех сил стараясь удержаться на плаву.
