– Я не знаю, – резко ответил он. – Нам не сравниться ни с их вооружением, ни с численностью.
– Тогда зачем бороться?
Он отказывался от своего будущего – и от нашего общего – ради невозможного шанса. Как можно посвятить всю свою жизнь борьбе, которая в конце концов ничего не изменит?
– Потому что, когда люди со временем взглянут на эти события, они увидят, что мы пытались что-то изменить, – решительно отрезал он. Я попыталась представить это ужасное время как эпизод прошлого, представить прежний мир, но у меня не вышло. – Мы не можем сидеть и ждать действий от других, когда люди умирают тысячами. – Его глаза потемнели, стали грозными. – Все намного хуже, чем все думают, Элла. Тысячи и тысячи людей заключены в трудовые лагеря.
– Ты имеешь в виду евреев, – я представила себе лицо Сэди.
– В основном да. Но дело не только в них. Они арестовали священников, профессоров, цыган, гомосексуалистов. – При мысли о Мачее у меня упало сердце. Наверняка в Париже не так уж плохо. Но как только я подумала о Кракове и событиях прошлых месяцев, свидетелем которых я оказалась, я поняла, что нигде не безопасно. Крыс продолжил: – На самом деле их не просто отправляют в трудовые лагеря, как нам рассказывают немцы. Их расстреливают в карьерах и лесах и отправляют в лагеря смерти прямо сюда, в Польшу, где массово отравляют газом.
Я резко выдохнула. Я лично столкнулась с жестокостью, когда на моих глазах женщина прыгнула с моста с собственными детьми, и на обеде у Анны-Люсии один из немцев рассказал о лагерях. Но это не подготовило меня к ужасам, которые теперь сообщил мне Крыс.
– Но, несомненно, союзники их остановят. – Мы так долго слышали о наступающих армиях с востока и юга, спешащих к нам на подмогу. Просто потерпите, говорили они.
Он помотал головой.
– Они пытаются. Но помощь нужна быстрее, чем они смогут ее предоставить. Пока мы медлим, умирает столько людей. А что, если у союзников не получится прорваться? – Эта мысль не раз приходила мне в голову тоскливыми ночами, но всегда оказывалась невыносимой. Я не могла представить, что буду жить так всегда.
– Мы должны что-то сделать, – закончил он. Его лазурно-голубые глаза стали стальными, и я увидела, что он нашел свою истинную цель, новый источник силы. Мне ненавистна была его деятельность, которая забрала его у меня, но я знала, что он делал то, что должен. Я с восхищением посмотрела на Крыса. Он бы не позволил, чтобы Мириам и других еврейских студентов забрали из его класса. Он бы каким-то образом помог женщине на мосту. И теперь поможет Сэди. Я хотел рассказать ему о ней, но слова будто застряли в горле.
– Теперь ты скажешь мне, что делаешь в этом районе? – спросил он, резко сменив тему разговора.
Я замялась. Он так много рассказал. Я должна быть с ним так же откровенна, как и он. Но тайна Сэди была не только моей, чтобы я могла ее выдать.
– Просто выполняю поручения, – настаивала я. Он скептически посмотрел на меня, и я ощутила, как мы снова стали отдаляться друг от друга.
– Теперь, когда ты знаешь, чем мы занимаемся, – продолжил он, – ты могла бы нам помочь.
– Я? – изумилась я.
– Да. Армии Крайовей нужны женщины, они могут выполнять роль курьеров и посещать многие места, не вызывая подозрений. Есть задания в городе и за его пределами. Или мы могли бы использовать дружбу Анны-Люсии с немцами, чтобы добыть информацию. Ты могла бы очень помочь, Элла. – Мне было лестно, что Крыс так думал обо мне.
– Ты сказал, это слишком опасно.
– Да, так и есть, – признался он. – По этой причине я старался держаться от тебя подальше и не рассказывать тебе о своей деятельности. Но теперь ты знаешь. И Армия Крайова как никогда нуждается в твоей помощи. Может быть, мы могли бы работать вместе, – добавил он. – Что скажешь?
Я отчаянно хотела согласиться и снова оказаться в его жизни. Но что-то удерживало меня. Я не была такой храброй, как Крыс. В глубине души я была трусиха. Принести немного еды, чтобы помочь беглецам, – это одно, но рисковать своей жизнью ради Армии Крайовой – совсем другое. Я не осмеливалась рисковать и вызывать гнев мачехи, тем более что уже собиралась навестить Сэди.
– Я не могу, – сказала я наконец. – Мне жаль. Я бы хотела помочь.
Лицо Крыса вытянулось.
– Я тоже. Я понимаю, как все это ужасно звучит. И все же я полагал, что ты согласишься. Я думал, ты другая. – Я хотела сказать, я что я теперь другая, и у меня свои секреты. Но я не могла объяснить, не выдав Сэди. Я ощутила, как дистанция между нами снова увеличилась и момент близости исчез. – Все это опасно, Элла. – Его слова были так резки, что я задалась вопросом, знал ли он о Сэди. – Тогда мы возьмем и проявим себя. – Я промолчала. – Мне пора, – сказал он.
– Прощай, Крыс, – бросила я. Мне не хотелось снова расставаться плохо, но у него были свои причины, а у меня свои. Я повернулась и пошла по берегу реки, стараясь уйти первой.
Но домой я не пошла. Я притворилась, что иду к мосту. Обернувшись и заметив, что Крыса больше нет, я снова прошмыгнула в Дебники. Я шла по площади и размышляла обо всем, что сказал Крыс. Он обрел свой смысл, но в мире, который не давал нам воссоединиться. Я покружила по окрестностям, а затем вернулась в переулок, проверяя, не следил ли Крыс за мной и ушли ли немцы. Затем, невзирая на все произошедшее, вернулась к решетке.
Прошло больше часа со времени, в которое мы встречались. И все же чудесным образом она была там и ждала меня.
– Привет, – с радостью поздоровалась я. Несмотря на все произошедшее, я была рада ее видеть. Увидев ее серьезное лицо, я сильно заволновалась. – С тобой все в порядке?
– Да, в порядке. Только ты не сможешь вновь прийти сюда, – сказала она, и тогда я поняла, что она видела немцев и слышала наш разговор. – Слишком рискованно подходить к решетке днем, когда вокруг полно людей. Тебя могут увидеть.
– Да, – согласилась я. Она была права. Стоять над решеткой канализации и разговаривать с Сэди средь бела дня были слишком опрометчиво для нас обоих. Если не немцы, то другие люди могли заметить, как я смотрю вниз, и подойдя ближе, могли обнаружить Сэди. Я вспомнила, какие ужасные вещи творились с евреями, о которых рассказывал Крыс. И вся жизнь Сэди зависела от того, как долго она сможет остаться скрытой и невидимой.
По ее лицу пробежала тень.
– Твои визиты – единственное, что есть светлого.
– Понимаю. И мне приятно приходить. Но вряд ли стоит встречаться, если это может навредить. – Она выглядела так, будто хотела возразить, но не могла. Нет, я не могу больше приходить сюда, но и бросить ее тоже не могу. Должен был быть другой выход. Я подумала о канализации, которую Сэди описала как лабиринт туннелей. Он проходил по всем кварталам, что выстроились вдоль южного берега реки. Конечно, должно быть другое место, где мы могли бы встретиться.
– Может, нам следует поискать другое место, поближе к реке?
