– Я не могу этого объяснить, – наконец ответила я. – Мы просто родственные души. Я забочусь о ней. Она мой друг.
– И кто же тогда я?
– Ты знаешь, что ты для меня значишь, – быстро ответила я, не желая позволять ему манипулировать моими чувствами к нему. – Наверняка у вас есть другие варианты, где спрятать боеприпасы.
– Как раз нет! – резко ответил он. – Нет вариантов. – Я понятия не имела, правда ли это. – Если бы были, я бы не просил тебя.
– Канализация – последняя надежда Сэди, – сказала я, отчаянно пытаясь объяснить ему. – Если ее поймают, то арестуют или убьют.
– Думаешь, я этого не понимаю? – взорвался Крыс. Он крикнул так громко, что скорее всего, кто бы ни был этажом ниже, услышал его. – Именно поэтому мы и боремся.
– Это неправда, – возразила я. – Армия Крайова сражается за освобождение Польши. Но большинству поляков нет никакого дела до евреев. – Я поняла, что для Крыса речь шла о более серьезной борьбе, а не об одной еврейской девушке и ее семье. Но Сэди была мне дорога.
– Так ты не поможешь? – спросил он.
– Точно не в этом. Мне очень жаль. – Я отвернулась, не в силах выдержать его взгляд. Единственное, о чем он попросил меня, я была не способна исполнить.
– Мне тоже. – Он отодвинулся от меня и встал. – Я думал, ты поняла, – бросил он.
– Я могу сказать то же самое.
– Это же война, – отрезал он, заправляя рубашку. – Каждый из нас должен идти на компромиссы. – Тогда я поняла, что Крыс вернулся с войны другим. Теперь он принадлежал важному делу, своей работе. Не мне.
Мне хотелось сказать ему, что я помогу спрятать боеприпасы. Но я не могла поставить безопасность Сэди под угрозу.
– Я хочу помочь тебе, – сказала я. – Я буду передавать пакеты или что нужно. Если понадобится, мы можем разместить боеприпасы в доме Анны-Люсии. – Только озвучив фразу, я осознала, насколько нелепым было предложение. – Но не проси меня снова ставить под угрозу безопасность Сэди, – умоляла я. – Я помогу тебе отыскать другое место.
Он упрямо покачал головой.
– Времени нет, да и лучшего места не придумаешь. А знаешь, мне и не нужно твое разрешение, Элла. Я могу сам спросить ее напрямую или даже спуститься в канализацию. – Это был хладнокровный блеф, чтобы я дала свое согласие.
Мы сидели в тишине, не проронив ни слова.
– Тебе лучше уйти, – сказал он в следующий момент. Его отчужденность уязвила меня, и я встала. Я искала подходящие слова, чтобы уладить нашу ссору. Я не хотела расставаться в гневе. Но между нами зияла слишком широкая пропасть, чтобы ее преодолеть.
– Мне нужно это сделать, – настаивал Крыс, предпринимая еще одну попытку убедить меня. Он был упрямым, не привык к отказам.
Но и я стояла на своем.
– Если ты подойдешь к канализации, я больше никогда с тобой не заговорю. – Я повернулась и вышла из комнаты.
Оказавшись снова на улице, я, потрясенная, направилась домой. Утро было ярким и солнечным, тротуары полны людей, которые уже начали свой день. Все обрушилось на меня, и голова от суматохи закружилась. Мы с Крысом вновь были вместе, словно во сне, – настолько это было прекрасно. Теперь, когда момент близости закончился, мы снова держались на расстоянии, будто ничего не случилось. Я доверяла Крысу, рассказала ему правду о Сэди и других в канализации. Теперь он угрожал рискнуть их безопасностью ради собственных целей. Я с сожалением подумала, не оказались ли цена за еду для Сэди слишком высокой.
Когда я добралась до улицы Канонича, уже минуло девять часов, и малейшая надежда проникнуть в дом незаметно растаяла. Пригладив волосы, я направилась к входной двери. Анна-Люсия сидела в дальнем конце стола и завтракала. Когда она взглянула на мое испачканное, помятое платье, которое я носила со вчерашнего дня, я мысленно приготовилась к допросу.
– Вот и кильбаса, – спокойно произнесла она. Ханна принесла мне тарелку, и хотя я не была голодна, взяла сардельку. Разумеется, Анна-Люсия не поздравила меня с днем рождения. Она вообще никогда о нем не помнила.
– Итак, Элла, – спустя мгновение начала она. Я оторвалась от завтрака и увидела, как она, точно кошка, прищурив глаза, смотрит на меня.
У меня перехватило дыхание. Знает ли она, что прошлой ночью Сэди была в доме?
– К твоей радости, скажу, что чувствую себя лучше.
Я подняла глаза.
– Тебе нездоровилось? – Она выглядела румяной, глаза сияли. Мне она не показалась больной. – Я и не знала.
– В Дебниках ты ответила по-другому. – Я застыла, вспомнив встречу с солдатами, когда на прошлой неделе шла к Сэди, и свои извинения за корзинку с едой. – Ты сказала, что твоя мать больна и что ты несешь мне продукты. Они сообщили полковнику Маусту. – Конечно, они это сделали. – Ты назвала мое имя, Элла. Ты солгала мне и выставила меня дурой. Ради чего?
Я старательно искала объяснений, но в голову ничего не приходило.
– Немцы остановили меня, а я не смогла найти свою Кеннкарте, – солгала я. – Они хотели узнать, что я там делаю. Я испугалась и придумала такое оправдание. Извини.
– А что ты там делала? – продолжала она допрос. Я невольно угодила в ее ловушку. – Тебе не нужно было ехать в Дебники. И Фриц сообщил, что солдаты видели тебя с молодым человеком. – Она задумалась. – Это тот самый ужасный парень, да? – Губы Анны-Люсии скривились от отвращения. Ей никогда не нравился Крыс, она считала его семью неровней нам. Этот факт всегда приводил меня в бешенство.
Но теперь я охотно приняла ее оправдание.
– Да.
– Тебе нужно перестать гоняться за ним по этим промышленным районам. Ты больше туда не пойдешь.
– Да, Анна-Люсия, – стараясь выглядеть как следует наказанной, проговорила я.
Однако я выдала себя, слишком охотно с ней согласившись. Ее глаза расширились.
– Ты что-то задумала, – протянула она, словно хищник кружил вокруг своей жертвы.
– Я понятия не имею, что ты имеешь в виду, – вновь солгала я, сдерживая дрожь в голосе.
– Осторожнее, малышка. Ты играешь в опасную игру, и ты проигрываешь. Теперь это мой дом, и ты находишься в нем только по моей милости. Ты же сама понимаешь, разве нет? – Я промолчала и, молча доев сардельку, встала из-за стола. Ощущая на себе ее взгляд, я попыталась идти как ни в чем не бывало и старалась успокоить дыхание, когда выходила из комнаты. Анна-Люсия что-то подозревала, но о Сэди она не знала, по крайне мере, пока. Мне придётся вести себя еще осторожнее.
Поднимаясь по лестнице, я заметила на столе в фойе конверт. Он был адресован мне, и я задалась вопросом, когда оно пришло, забыла ли Анна-Люсия передать его мне или намеренно ничего не сказала. Письмо из Парижа, определила я по французским маркам на конверте. Возможно, поздравление с днем рождения от брата. Но почерк не походил на длинное, витиеватое начертание Мачея. Я разорвала конверт.
