— Давай, второе и фрукты — апельсины, яблоки… а потом я покажу тебе проект. Мы без тебя ничего не начинали, как скажешь, так и будет. Там несколько томов, Славик скопировал только поэтажный план и написал пояснительную.
А хочешь, я тебе сначала клоуна покажу и зверей? Художники сделали варианты. Какой выберешь, такой и запустим.
— Звери? Какие звери!
— У нас новая линия, зоопарк. После кукол был простой у всех, кроме модельеров.
— Клоуна Славик предложил?
— Нет, это мы ему предложили. Я сказала Тане, давай заплатим ему авторские, как мне заплатили за книгу. Двадцать тысяч, и процент от реализации. А он — ни в какую. Говорит, я его Олегу Сергеевичу подарил. В серию, это счастье, какие деньги! Я сказала, как ты решишь, так и будет. Надо же заплатить, правда?
— Правда.
— Я ему так и скажу. А это панда, тоже твой подарок, помнишь?
— Не спрашивай лучше.
— Мы решили сначала клоуна, потом её, и нашего мишку. Художники и собаку нарисовали, и котёнка. Выбери, какой вариант тебе нравится?
— А тебе какой?
— Нет, сначала ты!
— Ну, ладно. Не обнимайся, ты меня отвлекаешь.
— А зачем, по-твоему, я приехала! Я и приехала отвлекать тебя от всего на свете.
И оказалась у него на руках.
Носил по комнате, она не могла пошевелиться. Это было когда-то привычным счастьем. Очень хотелось плакать, но нельзя, ни за что, ни одной слезинки здесь…
— Маленькая, не могу тебя раздеть, пока светло. Охрана развлекается, подглядывает. Не хочу тебя им показывать.
— Ты же рядом, этого мне хватит. Я так соскучилась!
— Я уже молчу…
— Но давай покончим с работой. Наши ждут, стройку не начинали без твоих замечаний.
— Ладно. У клоуна можно две-три шляпы. И костюма два-три. Не переодевать, а на выбор. Ну, панда есть панда. А собачек и котят можно тоже разных цветов. И медведь — от рыжеватого до тёмного. Запомнила?
— Конечно.
— Теперь проект. Ну, вы размахнулись! Зачем пресс для пластмассы?
— Игрушки для самых маленьких.
— И деревообделочный станок. А печатный, цветной, зачем?
— У нас много печатной продукции. И кубики, настольные игры будут. Понимаешь, бренд — Русская игрушка, нужен охват…
— Ты это сама придумала? И зверинец? Только не ври, ты знаешь, я этого не люблю.
— Ну, я же старший менеджер по продажам. Я должна заботиться, чтобы увеличивался ассортимент.
— Всё ясно с тобой. Завтра напишу Славику. Нужны современные складские помещения и в Питере, и в Пскове, а то запутаются с твоим ассортиментом. И людей подготовить. И новый корпус на фабрике, большой, метров сто, и этажей шесть, как минимум. Примерный план жду через Алексея, а проекты, ну, как получится. Размахнулись у меня, фантазёры.
Иди ко мне, иди, хоть почувствую тебя до ночи. Неужели ты здесь, не приснилась!
Темнота не наступала слишком долго. И потом луна освещала их постель, слишком хорошо освещала. Ей всё время казалось, что охрана видит его худющую спину с позвонками и лопатками прямо под кожей, огрубевшие ладони…
Но она шептала ему, все три их сумасшедшие ночи шептала:
— Да, Олег, да, да, да…
В первый день казалось — три дня и три ночи, целая вечность. Но они пролетели, буквально, пролетели.
Есть поговорка — бедному жениться, ночь коротка. Про свидание в тюрьме история умалчивает…
В последний день он сказал:
— Завтракаем быстро, собирайся, я пока всё уберу. Прийти могут в любую минуту. Переодевайся.
— Я уберу сначала, пол помою.
— Сказал — я сам. Переодевайся, мне привычно. И садись на кровать с ногами, царевна, я буду ещё смотреть на тебя, пока можно.
Потом они сидели рядом, обнявшись, и молчали. Он тихонько целовал её руку, волосы, терся щекой с трёхдневной щетиной о рукав…
И вздрогнули, когда раздался стук в дверь и прозвучало:
— Свиданье окончено!
Он дорого заплатил за эти три дня горького счастья. Камера не простила ему ни самого венчания, ни женщину, настолько не похожую на их бывших и, может, будущих.
Они её видели. Очевидно, охрана не только подсматривала. Хорошо, Алексей предупредил, видели одетую.
Но два дня камера зло и весело глумилась над ним и его любовью. Он сжимал зубы. Очень хотелось вцепиться в горло каждому. Особенно худому, вертлявому, похожему на цыганёнка.
Боялся, вдруг сорвётся, будет всё равно, что дальше, только бить и бить в эти хохочущие морды, сжимать им шеи до хруста в позвонках. Но сдержался, смог. Его бы просто размазали по стенке…
Через два дня всё прекратилось по незаметному для непосвящённых знаку Седого.
Письма шли часто. Он предупредил — они читаются. И Катя просто писала, как идёт без него жизнь. Но вдруг вне контекста и смысла проскальзывало — до последней клеточки, или ещё что-то, понятное им обоим. И он вздрагивал, как от удара током. И фотографии свои и Максимки присылала. Он перечитывал письма несколько раз, а потом вкладывал в свой конверт и отправлял обратно.
— Показал бы свою красавицу, — как-то попросил молодой белорус.
— Перебьёшься.
— Зря ты так, с тобой по-человечески…
— И я так же по-человечески.
Седой молчал, и никто не вмешался.
Глава 6
Питер, 2015 г.
На этот раз тёти Верины оладушки стали звоночком. Запах масла — и к раковине.
— Катя, девочка, что?
— Как сказал Олег, когда Максимка дал о себе знать — не что, а кто. Мальчик или девочка.
— Неужто будешь рожать?
— Конечно, ох, буду. А сейчас надо отзвониться на работу. Куда мне…
Врач, Галина Петровна, удивилась:
— Катя Лаврова. И без охраны! Где ваш Олег Сергеевич?
— В колонии.
Была секундная пауза. Олега Сергеевича в колонии врач представить не могла.
— Надолго?
— Восемь лет. И я уже не Лаврова, Коршунова. Ребёнок — с венчания в колонии.
— Тюремное дитя. Понятно. Аборт?
— Нет. Помогите выносить и родить здоровенького.
— При одном условии. Я дам таблетки, чтобы каждый год по ребёнку у вас не прибавлялось. Какой срок?
— Четыре недели.
— Олег Сергеевич знает?
— Нет ещё. Свидания редки, а в письмах… читают их.
— Понятно. Ну, вы знаете — что можно, что нужно. Я не спрашиваю, зачем вы обвенчались.
