Крайнль во время выставки только начинал свою карьеру в полиции Вены и топтал её мостовые в составе пешего патруля. Надо же было такому случиться, что ему на пути попался персонаж, очень подходящий под описание известного брачного афериста, находившегося в розыске. Полицейский стражник Крайнль ещё некоторое время следовал за ним, заходил навстречу, чтобы хорошенько рассмотреть, переходил на другую сторону улицы и только потом скомандовал своему напарнику зайти с тыла, чтобы задержать мерзавца. Проявив образцовое рвение, смекалку и находчивость, старший наряда полиции Крайнль задержал преступника, но был крайне удивлён поведением его новой жертвы — дорого одетой женщины около сорока лет с дорогим зонтом над не менее шикарной шляпой. Вместо того чтобы спокойно стоять в стороне и наблюдать, как полиция спасает её от будущих неприятностей, дама принялась колотить Крайнля зонтом с криком: «Оставьте моего мужа, вы не имеете права!» Делала она это на чистом английском языке и была настолько полна решимости, что старший патрульный заподозрил неладное.
История о том, как Крайнль арестовал британского дипломата и был атакован его супругой на Дунайской набережной, превратилась в коридорах дирекции полиции в легенду. Только через шесть лет, когда инспектора отправили на повышение в первый округ, его коллеги перестали хитро улыбаться и травить эту байку за редким бокалом пива после службы.
«В конце концов, этот итальянец не сделал ничего предосудительного», — подумал окружной инспектор, после чего вернул паспорт владельцу. Оставался этот русский, из-за которого и закрутилась вся эта история.
— Прошу ваши документы, битте… — Крайнль придал максимальной строгости взгляду, который он бросил на него поверх очков.
Паспорт Лузгина Крайнль изучал менее тщательно. Инспектор ограничился тем, что переписал его данные к себе на бумагу.
— Кто эти господа, я понимаю. Вы с какой целью прибыли в Вену? Чем здесь занимаетесь? — строго спросил полицейский.
Лузгин несколько замешкался с ответом, хрустнул суставами пальцев, чем заставил хозяина кофейни и свою жертву недовольно поморщиться, после чего встал, приподнял подбородок, словно потомственный аристократ, и громко доложил:
— Разрешите представиться! Лузгин Леонид Павлович. Имел честь служить при дворе его императорского величества Александра Второго адъютантом и порученцем по особо важным делам Великого князя Константина Николаевича Романова. Великий князь — дядюшка нашего нынешнего государя Александра Третьего…
«О, боже… За что это мне…» — ещё больше расстроился Крайнль, принявшись протирать и без того идеально чистые линзы своих очков.
Лузгин между тем продолжил:
— Морской офицер, ныне пребываю в опале. Приехал в Вену с тем, чтобы изучить возможность открытия публицистического журнала на русском и немецком языках. Нахожусь здесь третий день в поиске новых знакомств. Пока только господин Памфили изволил составить мне компанию, и его экскурсия по прекрасной Вене оказалась более чем познавательной.
«Офицер?! Вот откуда такой поставленный удар. Всё становится на свои места…» — подумал итальянец, после чего вежливо кивнул адъютанту в знак благодарности за добрые слова.
— После длительной прогулки мы, конечно, порядком подустали, да и погода испортилась. Где же ещё можно скоротать время, пока идёт дождь, как не в кофейне за чашечкой напитка, о котором говорит вся Европа? — Лузгин говорил громко и быстро.
«И за всё время нашего доверительного общения он ни разу не упомянул ни об опале, ни о журнале. Рассказывал исключительно о незавидной судьбе своего бывшего патрона, отодвинутого племянником от любых дел государственной важности, — мысленно заметил Чезаре. — Он делает это прилюдно и при таких обстоятельствах… Похоже, господин адъютант действительно не оставляет себе путей для отхода».
— И вот… Этот господин предложил нам с моим другом скоротать время за игрой в карты. В заведении для этого специально обустроен отдельный зал со столом, покрытым зелёным сукном, с фишками. Всё, как положено, — продолжил капитан Лузгин.
Инспектор с укором посмотрел в сторону герра Пихлера. Он не единожды предупреждал хозяина кофейни о том, что азартные игры, пусть даже для узкого круга избранных, до добра не доведут, и настанет тот час, когда закрывать на это глаза уже не получится. Даже несмотря на их добрые отношения, подкреплённые подарками на некоторые праздники.
— И что же случилось далее? — Инспектор с грохотом отодвинул ящик стола, извлёк оттуда перо, бумагу и тяжёлую стеклянную чернильницу, накрытую металлической крышкой в форме турецкого тюрбана.
— А дальше наш партнёр по игре посчитал, что имеет дело с провинциальными простаками, и решил удивить нас ловкостью рук. У нас в России шулеров недолюбливают, знаете ли… Играть следует честно, если ты в приличном обществе. Кроме того, он позволил себе бранное выражение в мой адрес, когда я сделал ему замечание… Может быть, молодой человек посчитал, что я недостаточно уверенно владею красочными выражениями из немецкого языка. Но он ошибся в своих предположениях…
Чезаре Памфили вынужденно отвернулся. Он не смог сдержать предательскую улыбку. На самом деле адъютант, как только заметил под накрахмаленной манжетой их партнёра по игре спрятанную карту, кинулся на него через стол, схватил за лацканы сюртука и дёрнул на себя с такой силой, что затрещали швы. Сопротивление было бесполезно, да его и не наблюдалось. Обманщик сначала пытался размахивать руками, но это выглядело настолько хаотично, что капитану не составило труда его усмирить несколькими ударами по печени и в солнечное сплетение. Финальный полёт в сторону буфета с посудой случился именно в тот момент, когда на шум прибежал герр Пихлер.
— Дальше вы всё знаете со слов пострадавшего, господин инспектор, — закончил свою речь Лузгин.
— Ммм-да… — скептически прозвучало из-за стола. — Я вижу, здесь все, кроме герра Памфили, могут быть привлечены к ответственности. Герр Пихлер, в какую сумму вы оцениваете ущерб, нанесённый заведению?
Хозяин кофейни поднялся со своего стула с трудом. Его высокий лоб с глубокими залысинами покрылся мелкими каплями пота, а на щеках выступил пятнами нездоровый румянец. Судя по всему, Пихлера терзали приступы сердечной аритмии, но он сумел собраться с силами и виновато произнёс:
— Сто семьдесят флоринов за посуду, пятьдесят за работу плотника, и мне на лекарства ещё тридцать. Итого — двести пятьдесят флоринов. Пожалуй, на этой сумме я снял бы свои претензии…
— Ха! А я пострадал бесплатно? — подскочил шулер-неудачник.
Окружной инспектор аккуратно снял очки, медленно сложил их в чехол, положил в открытый ящик стола, скривил губы в приступе ярости и ударил кулаком по крышке стола с такой силой, что чернильница подпрыгнула, звякнув тюрбаном.
— Уймите своего нерадивого племянника, герр Хубер! Иначе я за себя не ручаюсь! Я уже час как должен быть дома! У меня режим и семья, а вы его беспардонно нарушили! Герр Лузгин, у вас есть с собой двести пятьдесят флоринов для завершения спора? Не вижу смысла составлять протокол и давать ему ход, если пострадавшая сторона готова принять ваши извинения.
