Вопросительный взгляд императора заставил графа перейти к ответу на главный вопрос:
— Никаких трудов, планов или черновиков по теме будущих военных действий на европейском театре не обнаружено…
Глава XIV. Иезуит
Чезаре Памфили выбивался из общепринятого представления о том, как должен выглядеть классический дипломат. И дело состояло не в том, что его природный темперамент всегда брал верх над любыми условностями этикета, а громогласный голос заглушал любого собеседника. Чезаре сразу же ставил в тупик любого собеседника своей искренней заинтересованностью в общении и обаянием. Ключевые фразы вроде «разрешите представиться» и «прекрасный сегодня день, не правда ли» он заменял на «чёрт возьми, дружище, как мы давно не виделись» и «моя ранимая душа истосковалась за парой глотков красного».
— Чёрт возьми, дружище, как мы давно не виделись! — почти прокричал Чезаре, как только открылась дверь номера на втором этаже отеля «Европа», в котором проживал Лузгин.
Лицо адъютанта выражало смесь удивления и усталости. Он вернулся домой далеко за полночь, почти под утро, когда восточная часть небосвода уже превратилась из чёрной в серо-голубую.
Спроси итальянец, как зовут причину помятости лица невыспавшегося Леонида Павловича, то услышал бы не какое-нибудь редкое женское имя, придуманное бандершей специально для соблазнения состоятельных клиентов, что-то вроде Стеллы или Изольды. Имя, заставившее капитана первого ранга бесчувственно спать до обеда, не содержало в себе нужное количество гласных, звучало резко и пронзительно, будто зимний крик голодной вороны. Крайнль.
Прошлая ночь далась адъютанту тяжело, и трудность состояла не в том, что ему пришлось не спать. Натренированный организм Лузгина безболезненно переносил бессонницу двое суток. Только на тридцатый час голова шла кругом, будто после нескольких бутылок шампанского, но капитан умел держаться и третьи сутки. Этот факт в проверке не нуждался. Практика. Достав Лузгина в фотоателье госпожи Адель, инспектор Крайнль в участке измотал адъютанта своим необыкновенно напористым рвением и той самой бюрократической дотошностью, которую Лузгин терпеть не мог со времён службы в Третьем отделении.
— Моя ранимая душа истосковалась за парой глотков красного! — Чезаре продемонстрировал хитрый манёвр циркового фокусника, и в его руках появилась пара бутылок хорошего итальянского вина, имевшего цвет дорогого рубина. — Не откажете в компании?
Адъютант неловким движением снял с волос чёрную сеточку для сна, положил её в карман шёлкового халата и виновато улыбнулся:
— Я бы предпочёл начать день с кофе, да и привести себя в порядок не мешало бы…
— Начать день! Ха! Пятый час после полудня подходит к концу! Портье сказал, что вас лучше не беспокоить, мой новый друг, но я взял всю ответственность на себя и прорвался с боем и десятком крейцеров
[44], — воскликнул Чезаре, устанавливая две пузатые литровые бутылки на край полированного круглого стола, что занимал центр гостиной в номере Лузгина. — Я даю вам двадцать минут! За это время я спущусь вниз и распоряжусь о кофе и десертах.
Спустя полчаса немного помпезный интерьер гостиничного номера пополнился парой бокалов на высокой ножке, большим блюдом мягких круассанов, каждый из которых был заботливо уложен на белоснежную салфетку с мудрёными завитками, и фарфоровым кофейником с высоким носиком. Ещё через пару минут, согнувшись в полупоклоне, появился официант в белоснежном накрахмаленном переднике. Виртуозно сохраняя равновесие, он держал на вытянутых пальцах левой руки поднос со вторыми блюдами.
— Я посчитал, что у нас сейчас разыграется аппетит, а что может быть лучше венского шницеля с картофельным салатом? — Чезаре говорил громко, так, чтобы хозяин номера слышал его, даже находясь в ванной комнате.
Официант откупорил одну из бутылок, наполнил бокалы на треть, разложил приборы, салфетки, добавил к этому натюрморту несколько розеток с желеобразной массой, похожей на варенье, учтиво поклонился и, получив от итальянца чаевые, молча ретировался.
— А, кстати! — Чезаре налил себе из кофейника в маленькую чашечку ароматный напиток, подвинул ближе пепельницу, достал из внутреннего кармана жёлтую пачку сигарет английской фабрики Виллиса «Gold Flake». — Знаете ли вы, Лео, что проклятые австрияки украли рецепт этого шедеврального блюда у нас, у итальянцев?
Адъютант появился в гостиной, кардинально преобразившись. Клетчатый костюм с жилеткой, свежая рубашка, тщательно выбритое лицо и запах дорогой кёльнской воды. Взгляд Лузгина выражал предвкушение отличного обеда и многообещающей беседы в приятном обществе.
— Представления не имел! — ответил Лузгин, присаживаясь напротив своего гостя и заправляя под воротник салфетку. Поужинать вчера так и не пришлось, а организм настойчиво требовал своё. Тем более, что по гостиной разнёсся аромат жареной в панировке телятины.
— Cotoletta alla milanese. Отбивная по-милански, — деловито заметил итальянец, будто это блюдо значилось в его меню ежедневно.
— Ваше здоровье! — Адъютант поднял бокал с вином, поймав себя на мысли, что ни разу в жизни не начинал день с вина и теперь может считать себя профессиональным пропойцей.
— Чин-чин! — у нас так говорят.
Чезаре отпил несколько больших глотков, почти опустошив бокал, после чего принялся разделывать ножом кусок мяса.
— У итальянцев принято считать, что они праотцы всего на свете, от виноделия до отбивной, — ухмыльнулся Леонид Павлович. — Венский шницель отличается разделкой. Видите — он в форме бабочки, а в Милане телятину просто отбивают деревянным молотком. Бесформенная котлета. Хотя вкус похож, да…
Итальянец, допив бокал до конца, откинулся на высокую спинку стула с видом оскорблённого патриция.
— Ах вот как… Ну хорошо… Наливайте, капитан второго ранга!
Весь следующий час собеседники, подогретые довольно крепким вином, отчаянно спорили, бомбили друг друга аргументами, обменивались уколами и упражнялись в остроумии.
— Ну хорошо… А Ватикан? Разве тот факт, что папский престол уже столько веков стоит в Италии, в Риме, разве это не признание первенства нашей цивилизации? — Чезаре привёл решающий аргумент.
— В чём? Разве не римляне распяли Христа?
Итальянец экспрессивно взмахнул руками, будто пытался создать в воздухе невидимую волну, вскочил с места и, качая головой, негромко парировал:
— Это убийственный аргумент, но какие усилия были затем приложены для сохранения веры, для её распространения по миру!
— И здесь не очень… — Адъютант с удовольствием отпил кофе. — Усилия эти невозможно отнести только к римлянам или их наследникам. Посмотрите сами. Доминиканцы, к примеру… Орден проповедников. Святой Доминик был испанцем, если мне не изменяет память? А Игнатий Лойола, отец всех иезуитов? Он разве вашего племени? Нет, он тоже испанец.
