— Поскольку вошедшее на территорию графства войско напало подло, без предупреждения, — продолжал я, — без объявления войны, без перечисления причин, я характеризую это действие как разбойное нападение. А за разбой полагается одна кара — смертная казнь через повешение, вне зависимости от сословия бандита.
Что тут началось! Крики, гам, ор. Возмущённые вопли. Парни Алькатраса и Ковильяны исходились в исступлении, колошматя орущих и пытающихся вырваться пленных. Но пленных таки задавили — они связанные, а вот гражданские за стеною щитов Алонсо и Мериды — как их заткнуть?
— В составе разбойного войска… — попытался продолжить далее я, но был вынужден ещё подождать, пока установится хоть какая-то тишина. — В составе разбойного войска также находились некомбатанты. — В местном слове есть аналог, «невооружённые люди, помогающие войску». Как, например, есть и слово «оруженосец». Это не тот, кто носит за сеньором оружие, это член его «копья», боевой слуга вольного или даже благородного происхождения. Эдакий друг-напарник, которого ты одеваешь и вооружаешь, который за тебя сражается. В той жизни встречал фразу «боевой холоп», но не знаю, как на Руси, а здесь боевых ХОЛОПОВ нет и не было. Любой, взявший оружие — вольный. А вот то, что эти благородные живут зачастую более бедно, чем крепостные — такое тут есть. И единственное средство выжить — воевать в таком вот «копье» у наделённого землёй рыцаря.
А вот обслуживать «копьё» может и холоп. И вольный крестьянин. Но не вооружённый. Тот самый «некомбатант», лексическое звучание на местном испанском приводить не буду — оно не знающему местный язык ничего не скажет.
— В составе разбойного войска!.. — наконец, почти тишина. — Было множество некомбатантов. Двенадцать из них, крепостные крестьяне, не имеющие своей воли и пошедшие на графство с войском по велению хозяев, конфисковываются и переходят в собственность графства по праву военной добычи. Остальные же некомбатанты, вольные, пошедшие с обозом, зная, что тот идёт на войну с графством, своей волей, за деньгу малую, будут казнены наравне с разбойниками воинского сословия. Поскольку ЗНАЛИ, куда идут и зачем, и повинны в смерти наряду с воинами.
Теперь гул небольшой. На быдло всем плевать, хоть сотню вилланов тут изведу. Но сам принцип! Сейчас это не важно, но завтра, когда мы будем на границе, информация через сеть ОБС по тавернам распространится далеко на север, и ВСЕ вокруг будут обсуждать это. Я! Казнил не-воинов! Как воинов! Только потому, что ЗНАЛИ, что идут с войском? Не взял в крепость/рабство (а мог, но решил не идти по этому пути), а казнил! Теперь вольняшки трижды подумают, стоит ли зашибать деньгу, отправляясь ко мне. Пища для размышлений у местного вольного сословия будет, а это и есть цель акции.
— Также, к моему прискорбию и сожалению, отряд бандитов зашёл на территорию графства под флагом Феррейроса, — перешёл я к главному. Оставил на закуску, иначе из-за волны протеста остальное просто не услышат.
Так и есть, все шепотки стихли. Люди не верили, что я буду убивать горожан. Потому, что это как забить курочку, несущую золотые яйца. Я импульсивный юнец, да, но не идиот в их понимании… Был.
— У нас с Феррейросом к тому времени велась мягкая соседская война, в которой обе стороны старались не проливать кровь, — оговорился я. — И вы, горожане, свидетели того — вы и мои воины дважды толкались, пытаясь прорваться. И никто не поднимал ни на кого оружие.
Снова гул, но тут согласный. Не одобрительный, но с этим хотя бы не спорили.
— Я арендовал для учений в городе сотню арбалетов на неделю, и город мне их дал — разве возможно такое во время настоящей войны? — продолжил давить я мирными помыслами. Снова одобрительный гул. — Но горожане наняли головорезов, которые пролили кровь! Кровь! Пролил! Город! Феррейрос! После чего не отказался от опозоривших его наёмников, а вышел в поле защищать их, дать добраться до города, воюя с нами силой оружия! Оружия, которого до этого в нашей войне не было!
Шум. Гам. Но я хотя бы раскол их самосознание. Я — не демон во плоти, и пусть они не согласны с моим поступком, но имею право считать как считаю, и право обижаться на горожан.
— А потому я приравниваю пленных горожан к наёмникам! — завершил я, последнюю фразу выкрикнув, еле-еле подавляя желание загореться огненным ореолом. — И за все преступления наёмников город понесёт тяжесть вины вместе с ними, разделит с ними приговор и участь, так как в равной степени вели войну со мной и моим войском на этих полях и равнинах! — взгляд в даль.
Визг. Просто визг. Ненависть, злость, угрозы. Но я попытался перекричать:
— Да, мать вашу! Все пленные горожане также приговариваются к смертной казни через повешение!
Крики десятников, воины Алонсо и Мериды навалились на толпу. Но толпа была больше, и линия подалась назад, к нам. Жидкая шеренга, парням на помощь побежали все, кто свободен — прогиб еле удержали. Тем временем, изрыгая проклятия, вновь начали бузить пленные. Теперь бузили приговорённые к закланию горожане, до того посмеивавшиеся с наёмников, которых будут казнить за их косяк. «Нас выкупят. А вы, лузеры, попали. А потому, что лузеры — не могли с сильным войском мальчишку одолеть! Сами виноваты». Хрен им, теперь скалились и лыбились в ответ наёмники. Господи, какой паучатник, это средневековое войско! Ибо серьёзным владетелям в поле нужно выводить целые армии, состоящие зачастую из ненавидящих друг друга подразделений, и подразделения должны работать слаженно, а не подставлять друг друга в бою! Грёбаный мир.
Тычки. Кого-то из пленных пырнули мечом. И не одного. Вид крови многих отрезвил, но не всех. Крик одного из десятников «дедушек», и сразу человек пять или шесть из бузивших пленных отправились к праотцам.
— Начинайте, — показал я на виселицу, сходя с помоста оной. Спустился, подошёл поближе к продолжающей медленно прогибаться линии. Сконцентрировался… И на ходу, не доходя несколько метров до спин своих воинов, зарядил по площади по горожанам. Дал короткий импульс, чтобы не потерять сознание, но очень-очень мощный. Какой только смог. Внутри пылала злость, и трансформировать её в огонь оказалось очень легко.
Снова визг. Но теперь от испуга и боли. Паника. Беготня, суета, но главное, народ побежал прочь от линии воинов, дальше в поле. Проклятия лично мне посыпались, как из рога изобилия.
Прошло минут десять, прежде, чем народ успокоился, осмелел и начал подходить ближе. Парни Алькатраса и Ковильяны деловито били пленных, ибо те нещадно сопротивлялись, подтаскивали к виселицам, где волонтёры им одевали головы в петли, после чего поднимали кверху, чтобы ноги казнимого не доставали пола. Привязывали второй конец верёвки к «коновязи» — специальному бревну, палками-сваями вбитому в землю. По сути виселиц было несколько, но все очень простого строения — два вертикальных бревна, на них — горизонтальное, как турник, а перед ними вкопано в землю бревно, к которому привязывали вторые концы верёвок. Просто, дёшево, эффектно. Ибо тела казнимых, оставшись без доступа воздуха, ещё с несколько минут барахтались в воздухе, дрыгая руками и ногами, пока не затихали. Зрелище не для слабонервных, а потому все пленные активно противились, и многих пришлось банально прирезать, не донеся до места казни.
