— Дорофей, не надо себя принижать. Это всё, — тоже окинул я рукой это хозяйство, — твоя заслуга. Нет у меня никаких теорий. Всё, что знаю, это то, что железо в две стадии делают, и всё. Остальное ты сам додумал. Своим умом. И сам опробовал.
Мастер скривился, как от зубной боли.
— Граф, не надо скромничать. И это… — Он как бы опасливо обернулся, но чужих вокруг нас не было, даже поковырявшие в горне рабочие отошли. — Твоё сиятельство, ты не переживай, тут свои все, не сдадим.
— А можно подробности? — загорелись глаза паршивки Анабель. Дорофей расплылся в улыбке.
— А чего обсказывать, у меня ж записано всё. На свитках. Мы по памяти записали, потом каждый себе переписал. Но ты, сиятельство, не ругайси, только доверенные люди знают! — Он заговорщицки подмигнул. — Для других сие — тайна великая. Незачем нам секреты раскрывать, чтоб другие ими воспользовались. Только пятеро кроме меня знают. — Он назвал имена мастеров, среди которых было имя Тихона. — Даже мастеру Соломону без твоего одобрения не говорим! Чужой он… Пока.
— Покажи! — Это меня на чуть-чуть опередила Анабель. — Покажи свитки!
— Да-да, что за свитки? — Переглянулся я с бельгийкой. Снова повернулся к мастеру. — Дорофей, не смешно. Я ничего такого не говорил, что на свитки можно записать.
— Как так не говорил? — смеялся глазами мастер. — Сиятельство, как сейчас помню. «Всё в мире состоит из мельчайших кусочков, называемых атомами. О том ещё греки в старину знали». Я даже имена запомнил. Как там… Анаксимандр… Анаксимен… Фалес из Милета… И этот, как его… Демокрит! Во! Вон сколько учёных про это баяли.
Кажется, я застонал, а Анабель противненько захихикала. Дорофей же продолжал цитировать, видимо, некого знакомого мне пьяного попаданца, причём данная цитата относилась отнюдь не ко творчеству Демокрита:
— «Атом карбона — основа всего живого, всей живой материи. Обозначается буквой „цэ“. Атом сей основа любого живого тела, любого растения. Эти атомы соединяются друг с другом, а также с другими атомами, образуя большие-большие… Мо-ле-ку-лы, — слово сложное, но он запомнил, курилка. — Газ, который мы вдыхаем, называется оксигенум, пишется „о“. А есть ещё газ, гидрогенум, вместе с оксигенумом образует воду, это „аш“. — Анабель прекратила веселиться, лицо её посерьёзнело, сама она напряглась. — А ещё есть газ, который мы вдыхаем, но который тело выдыхает обратно — это нитрогенум, он же „эн“. Эти четыре атома — основа всего. Ты говорил про белки, жиры и углеводы, из них и состоят все ткани и растения.
— Что ещё он говорил? — сурово, сверкая глазами, спросила лекарка, и Астрид от её вида отшатнулась, пытаясь понять, что плохого только что произошло и чего ждать дальше.
— Что все эти… Жиры и углеводы в огне соединяются с оксигенумом и образуется углекислый газ, — простодушно продолжил Дорофей, а что ему ещё оставалось? — Тот газ, который мы выдыхаем. „Цэ-о-два“. На один це — два о.
— Ну-ну, — кивала лекарка. „Продолжай-продолжай“.
— Так я почти всё и сказал! — понял, что выдал что-то не то Дорофей, но пока не понял, что, и решил уйти в отказняк. — Железо в руде, обозначается „фэ“, содержит примеси. Но главная примесь — это оксигенум. Он в руде соединён с железом, и вместе они превращаются в ржавчину… Оксид! Во! — хлопнул он глазами, процитировав ещё один термин. — И чтобы отсоединить оксигенум от железа, в домне его соединяют с карбоном, то бишь углём, и карбон забирает оксигенум себе, превращаясь в углекислый газ, оставляя железо без примеси. Но токма сам карбоний коварный, он в жидком железе тоже растворяется, kak ta padla, науглероживает его, и получается чугуний. И если ты хочешь его оттуда достать, надо чугуний снова разогреть в печи и дуть на него воздухом, то есть оксигением. Тогда карбоний становится углекислым газом, а железо — чистым.
А вот железо с оксигеном, пока горячее, соединяться не хочет. А потому надо две печи делать — домницу для науглероженного чугуния, и горн для стали». Вот и всё…
Под взглядом Анабель Дорофей, матёрый человечище, здоровенный мужик, мелко задрожал и отступил на пару шагов, оглядываясь, чтобы не сверзнуться с пятиметровой высоты.
— Рома, твою мать! — обернулась эта прелесть ко мне, зашипев, как змея. — Рома, ЧТО ТЫ ТВОРИШЬ?
Я вздохнул и развёл руками.
— Мишель, гадом буду, НЕ ПОМНЮ этого. Пьяный был.
— Дык, оно ж того, сеньорита, всё ж правда. Всё ж подтвердилось, — заступился мастер, пытаясь хоть как-то помочь мне избежать гнева разъярённой львицы. — А мы никому не скажем, при себе пергаменты держать будем! Никому ж не показываем!
— Не хочешь, чтобы ОНИ дошли до всего сами? — сузились глаза прелести. — Не даёшь им развиваться самим и самим родить из себя Паскалей и Лавуазье?
— Мишель, — усмехнулся я, и не думая трястись от страха, — у моего отца в ящике стола лежит пистолет. Дульнозарядный. И порох в кисете. И свинцовые пули. — При этих словах стоящая недалеко Астрид вскинула мордашку. — Какие нахрен Лавуазье, тут давным-давно прогрессорство во всю ширь, у местных нет шансов! А ещё Феррейрос, к твоему сведению, выложен не просто из стен, — продолжал давить я, повышая голос. — В смысле его укрепления — не просто каменные средневековые стены. Это пятиугольные бастионы, без башен, мать его! Предназначенные для выдерживания обстрела осадной артиллерии! Которой в этом мире пока что нет, я не слышал ни слова про что-то подобное. И ещё к твоему сведению, все двенадцать фронтиров на Лимесе построены по той же схеме.
— Это крепости, мать твою, — заорал на неё я, — с кирпичными бастионами, способные выдержать обстрел пороховых пушек! Какие к чёрту Лавуазье, если им сюда кто-то и порох уже притащил, и стратегию защиты от порохового оружия? Я ягнёнок, который пытается дать шанс хоть как-то защититься от этих монстров! Теперь будешь наезжать?
— Я-а-а-а… — ошарашено залепетала она и замолчала.
— Кто-то апгрейдит этот мир и без нас, до нас, — успокоившись, тише продолжил я. — Активно прогрессорствует. Подозреваю, что проблема у них с селитрой. Серу тут добывают, как и фосфор — это Рикардо до меня знал. А где селитру брать — мы, дети эпохи танков, самолётов и авиабомб, не помним. Давно это было. А то бы тут уже вовсю пушки грохотали.
— Но-о-о-о-о… — снова попыталась возразить она, и снова мимо.
— ТЫ знаешь, как получить селитру? Для пороха? — пронзил я её взглядом. Она не выдержала и опустила глаза.
— Из мочи. Больше вариантов не знаю. Хотя они наверняка есть, просто… Ты прав, мы просто не знаем, как наши предки это делали. — Тяжёлый вздох. — Какие-то месторождения были? А тут нет?
— Чёрт знает. — Я пожал плечами. Вздохнул, прогоняя прочь напряжение. Не надо ссориться и обострять. — Но насколько могу продвинуть химию — продвину. Хотя бы у себя в замке. Тем более, мало что могу. Я ж ни хрена не помню! Я больше по социологии и политологии.
— Угу, и экономике. И оружейному делу, — поддела она. — И по военному делу. Тактике и стратегии. Не прибедняйся, Рома.
