– А если он этого достоин?
– Неважно.
– Почему?
– Потому что я там был. Я знаю, каково это. И я не такой злодей.
Она фыркнула и подняла на меня взгляд, как бы сравнивая мои жизненные ценности со своими.
– Я сегодня поеду к Мелани и там останусь, – сказала она, когда молчание слишком уж затянулось.
– Учиться будете?
– Просто хочу слинять из дома.
– А мама знает?
– Да. Она сейчас в бешенстве. Злится на тебя, а теперь и на Коулмана. Она же всегда хотела такой жизни, как по телику показывают. А получилось как на передовице «Пост».
Это были мои слова – я так подначивал Эм. Я рассмеялся, а дочь хихикнула. Потом мы одновременно поднялись и обнялись на прощанье.
«Англ-дангл» – обшарпанный полуразвалившийся бар в восьми кварталах от старого флотского дворика. Несколько небольших неоновых знаков в мутных, залепленных грязью окнах рекламировали пиво давно снятых с производства брендов. Внутреннее убранство дополняли элементы декора вроде спасательных жилетов и больших деревянных штурвалов, тут и там развешанных и пристроенных на полках.
Некоторые из посетителей, что пили сейчас возле барной стойки и за малочисленными столиками вдоль стен, очевидно, когда-то были моряками, прочие собравшиеся – служащими доков. Женщина за стойкой, которую звали Кресс Махони, – обладательница тяжелого голоса, которая недавно бросила трубку после разговора со мной. Ей было пятьдесят, и красота ее уже несколько поблекла, но не исчезла. Каштановые волосы подернулись сединой, но в синих глазах сияли искры.
Тут все до одного были белыми, и мой цвет кожи привлек всеобщее внимание.
– А что, вы еще готовите грог с лимонным соком? – спросил я Кресс, опираясь на стойку бара.
– Мы знакомы? – спросила она сухо.
– До сего дня я всегда заказывал у Попа Миллера.
– Вы знали Попа?
– Почему знал? Он что, умер?
Этот вопрос задел Кресс. Она любила старика.
Я и сам его очень любил, но не слыхал о его кончине. И в бар этот я позвонил исключительно убедиться, что он никуда не делся после стольких лет.
– Сердечный приступ застиг его во время рыбалки прямо в лодке, – сказала хозяйка. – Только через три дня нашли. Он проплыл половину пути до Делавэра.
– И бар он оставил вам, – констатировал я.
– Откуда вы знаете?
– Эта Кресс Махони – самая славная женщина на восточном побережье. И рыбу выпотрошит, и акулу заострожит лучше любого из вас, так называемых моряков, – сказал я, подражая акценту старика, и этого хватило, чтобы собеседница поверила в эту почти правду.
– Как вас зовут?
– Отец назвал меня Тором. Это имя героя из комикса, который ему в свое время нравился.
Было видно, что она обо мне никогда не слышала. И все же улыбнулась моему вымышленному прозвищу.
– И что вам нужно здесь?
– Грог.
Я знал ее любовника, Атварта Миллера по прозвищу Поп, а о ней самой знал больше, чем хотелось бы рассказывать.
Поп стал моим информатором, когда я узнал о его связи с регулярными поставками дурмана через доки. Я предпочел не вмешиваться, вместо этого заставив Попа вызнать личность, а затем и заявить на Мелкого Проныру Баррета. Поп не любил Проныру, потому что тот был связан с героином. Этот субчик с лицом хорька был мне крайне интересен, так как мог служить ниточкой к крупнейшему наркоканалу в истории Нью-Йорка.
В бар я приходил только после закрытия, едва ли Кресс могла знать меня в лицо или слышать обо мне хоть что-то.
– Я вас не узнаю, – призналась она.
– Мы с Попом частенько играли в го в нерабочее время, – сказал я. – Он говорил, его клиентам не понравится, когда в этом баре мужчина с моим цветом кожи играет в китайские шашки.
– Атти как-то пытался научить меня, – вслух припомнила она, – но до меня никак не доходили правила.
– Говорят, го еще сложнее шахмат. Поп рассказывал, что научился играть, когда ездил в Юго-Восточную Азию с торговыми судами.
– А почему вы думаете, что теперь заведение принадлежит мне? – поинтересовалась она. – У него, между прочим, трое детей и две бывшие жены.
– И только одна сладкая девчонка, – процитировал я, – с которой он хотел бы затеряться в Тихом океане.
Напряжение постепенно покидало Кресс. В зеркале за ее спиной я видел, как клиенты бара постепенно теряют ко мне интерес. Америка меняется медленно. Со скоростью улитки, ползущей против ветра. И пока этот моллюск доползет до места назначения, я держал в кармане пистолет сорок пятого калибра и был начеку.
Кресс подала сладкий ромовый напиток, и я принялся цедить его, читая с айпада историю Жанны д’Арк, поглядывая, как приверженцы старого доброго образа жизни потихоньку возвращают себе этот мир, пусть и всего на один вечер.
А еще тут была старомодная музыкальная шкатулка, которую не открывали, должно быть, лет тридцать… «Бренди была хорошей девушкой и стала бы прекрасной женой, но настоящей его любовью было море»
[12].
Прошло, наверное, часа два, когда один из посетителей обратился ко мне:
– Эй, мистер!
Он уселся на барный стул прежде, чем я поднял на него взгляд.
– Да?
– Мы знакомы?
Кожа его была морщинистой и коричневой, сожженной океанской солью и палящим солнцем. Глаза его казались карими, а возможно, были другого цвета, но он беспрестанно щурился.
Я улыбнулся и отложил айпад.
– А почему вы спрашиваете? – поинтересовался я в ответ.
– Здесь я вас раньше никогда не видел, а вот лицо кажется знакомым.
– Если бы мы были знакомы, вы бы меня запомнили.
– Ты такой прохвост?
– Я просто любитель хорошего грога, дружище.
– Так теперь мы друзья? – поинтересовался он, распрямляясь. Но все равно было заметно, что он очень невысок.
Потратив два часа, я уяснил, что Жанна стала ключевой фигурой и поворотным моментом в истории Столетней войны. Она спасла Францию, а ее потом предал король, которого она же и усадила на трон. Говорили, что она так и осталась девственницей, но я сомневался на этот счет.
Я уж было решил, что бар «Англ-дангл» и вовсе сдох, когда коротышка моряк, наконец, выпил достаточно, чтобы попытаться затеять драку. Два часа потраченного времени и интересная минутка под самый конец.
