Я и прежде частенько задумывался о том, как люди становятся предателями. Как же так получается, что однажды человек просыпается с мыслью «все, во что я верил, было ошибкой, и теперь они за это заплатят»?
Я ни на секунду даже не усомнился в искренности Миранды Гойи. Я, человек, который не доверял даже собственным клиентам, который испытал на себе предательство практически во всех его видах.
Я прошелся по Порт-Аторити и встал на углу 42-й и 8-й улиц, пытаясь припомнить свои ощущения на улице Монтегю, где только обвинения средней тяжести грозили крупным бизнесам и обычным людям. И так хотелось верить, что величайшая проблема – это то, какие платья носит моя дочь, или что какой-то больной белый вообразил, будто я совращаю Эй-Ди.
– Сэр, с вами все в порядке? – слова были вполне дружелюбны. В отличие от тона.
Обратился ко мне простой полицейский, патрулировавший окрестности гигантского автовокзала. Я его не узнал. Но был озадачен тем, как он выбрал меня из плотной толпы пьяниц, карманников, проституток и сбежавших подростков.
– Да, спасибо, офицер, – отозвался я. – Мне просто нужно было постоять минутку, подумать и собраться с мыслями.
– Идти можете? – спросил напарник патрульного, пониже ростом и белый.
Я улыбнулся, кивнул и пошел прочь от строения, на фоне которого все человечество казалось последней издыхающей колонией доисторических муравьев.
Можно было поехать и на метро, но вместо этого я пешком прошел по всей 8-й, а потом по 73-й. На этой улице через полквартала от поворота стояло семиэтажное очень старое здание из коричневого кирпича.
Я поднялся на крыльцо, потянул на себя входную дверь и в списке имен на домофоне принялся искать Турмана Ходжа. Тот обитал в квартире двадцать семь. Я нажал на кнопку и принялся ждать.
– Кто там? – раздался замогильный голос из плохонького динамика.
– Смит, – ответил я.
И адрес, и имена Турмана и Смита послал мне в сообщении Мэлкворт. Тот факт, что я стоял перед этой дверью, свидетельствовал о том, что я уже покинул и, вероятно, предал тот мир, что знал ранее.
– Сейчас спущусь, – сказал резкий голос.
В вестибюле пахло плесенью. Многих отвратил бы этот запах, но для меня это было приятное напоминание о той квартире, где мы жили с мамой, братом и сестрой после того, как приговорили отца, но еще до того, как я достаточно повзрослел, чтобы сбежать из дому.
– Чего вам? – спросил мужчина из-за застекленной внутренней двери.
В нем было от силы метр шестьдесят вместе с туфлями, жесткие волосы с проседью расчесаны на ровный пробор. Одет он был в когда-то белую, а ныне заляпанную пятнами сорочку, отчего он казался похожим одновременно и на злодея из «Дика Трейси»
[28], и на героя комической колонки из старой газеты; звали бы его Плоскарик или Страшила за суровый вид.
– Я хочу снять помещение в подвале по дешевке, – сказал я книжному бандиту с глазами-бусинками.
Он еще сильнее скривился, но потом все же открыл дверь.
– Идите за мной.
Мы прошли узким коридором к лесенке из трех ступеней, выводившей в крошечный внутренний дворик, с противоположной стороны которого была еще одна дверь.
Пока Ходж – если его действительно звали именно так – искал массивный ключ, он сообщил:
– Можешь передать Морану, что это последний раз, когда я сдаю это помещение. Хозяева хотят там устроить какой-то IT-центр, и ничего я с этим не поделаю.
Я не имел ни малейшего понятия, кто такой Моран, но мистеру Ходжу знать об этом было совершенно необязательно.
Он наконец вытащил ключ и отворил насквозь проеденную древоточцами дверь, когда-то крашенную белой краской.
Он жестом пригласил меня войти и включил свет, после того как я понял, что впереди лестница вниз. Я лишь чуть оступился, но ситуация неприятно напомнила мне тот день, когда на такой же лестнице я убил человека выстрелом в голову.
Спустившись еще на пятнадцать ступеней, я обнаружил другое помещение. Оно было обставлено, как квартира-студия для человека в бегах. Это напомнило мне о связи Мэла с «Подземной железной дорогой»; и от этого возникало чувство, что я веду войну, нарушая законы, которым когда-то был верен.
– Здесь ни телевизор, ни радио не ловят, – сообщил человек, которого, вероятно, звали Ходж. – Плитка работает, но вентиляция никуда не годится, так что не готовьте ничего такого, что не хотите нюхать следующие пару дней. Обогреватель в порядке. А вот ключи от квартиры и от входной двери. Вон там колокольчик для вызова управляющей сверху, но вы в него не звоните. Обращайтесь только ко мне.
Я кивнул и протянул мистеру Ходжу одну из стодолларовых купюр, отданных мне подельником Антробуса. Ходж удивился, но чаевые взял.
– Если что понадобится, – проговорил он, – вы звоните.
– А мобильник здесь ловит? – спросил я ему вслед.
– Только если вам сам Иисус телефон подарил.
В двух кварталах отсюда я нашел кофейню, где подавали мясные пироги и соур-маш. Я вспомнил вкус виски, которым угощала меня Миранда, и немедленно захотел ощутить его вновь.
– Алло, – отозвался Андре Торнео.
– Привет, братишка.
– Привет, Джо. Ты как?
– По ощущениям, спать лег на землю, проснулся – в гробу.
– Я так каждый раз себя чувствую, когда приезжаю домой в Порт-о-Пренс. Чем могу быть полезен, дружище?
– Позвони Генри и скажи, чтоб набрала этот номер с автомата.
– Ты же не втянешь моего мальчика в неприятности? А, Джо?
– Я помню, почему вы купили тот пистолет, мистер Торнео, так что не переживайте об этом.
С каждым глотком виски мясной пирог казался все вкуснее и вкуснее. Когда зазвонил телефон, настроение мое было уже почти приподнятым.
– Алло!
– Привет, Джо, – поздоровался Генри Торнео. – Ты все еще прячешься?
– Я звонил Натчезу.
– И что он тебе сказал?
Я поделился с ним только самым необходимым и в конце добавил:
– Думаю, он вполне может догадаться о том, что мы связаны; и еще хотел спросить, нет ли у тебя какого-нибудь приятеля, который сможет проверить одно уличное имя.
– Конечно, проверим, дядя.
Меня тронула семейная нежность. Не думаю, что дело было только в виски. В эти дни я не только расследовал собственное исключение из полиции и дело Свободного Мэна, но и узнал о том, что жизнь моя многогранна и в ней так много красоты.
