— Вы работаете в больнице? — В голосе миссис Хадсон сквозило возмущение.
Сестра Уоллис покачала головой:
— Нет, я приходящая медсестра, навещаю больных дома.
Миссис Хадсон ахнула и отшатнулась.
— Нет-нет, не нужно волноваться, — поспешила успокоить ее сестра Уоллис. — Даю вам честное слово, что давно уже не была рядом с больными инфлюэнцей и ни за что не подвергла бы вас риску заражения, когда вы и так уже столько вынесли. Я только надеялась поговорить с вами. Принести искренние соболезнования и постараться помочь вам перенести тяжелые времена.
— Никто мне не поможет, — сказала миссис Хадсон. — Тем более совершенно незнакомый человек. Теперь, если не возражаете, я попросила бы вас уйти.
Сестра Уоллис с фальшивым сочувствием на лице обошла стол.
— Вы правы, мы раньше не встречались, но я помогла многим женщинам пережить боль утраты детей и знаю, что вы чувствуете. После такого чудовищного несчастья вы пока не можете мыслить ясно. Наверняка вы погрузились в самое глубокое и темное отчаяние, и сердце ваше навсегда разбито. А еще я знаю, что вы не в силах жить дальше с таким невыразимым страданием.
Глаза миссис Хадсон наполнились слезами, но лицо ее исказилось гневом.
— Как вы можете знать, что я чувствую? — воскликнула она. — Вам ничего не известно обо мне. А тем более о моем сыне.
— Потому что я была на вашем месте, — ответила сестра Уоллис. — Я тоже потеряла ребенка, когда ему было всего четыре месяца.
Пия прерывисто вздохнула. Она понятия об этом не имела.
— Я знаю не понаслышке, каково это: невыносимая тоска, одиночество и чувство вины, которые чуть не сводят вас с ума, — продолжала сестра Уоллис. — Кажется, будто никто на свете не в силах понять, какое опустошение вы чувствуете. Я знаю, как хочется умереть и как не укладывается в голове, что когда-нибудь вы снова сможете есть или улыбаться. Но у вас остались и другие дети, ради которых стоит жить, а у меня даже этого не было. Вы обязаны вернуться к жизни ради своих крошек, миссис Хадсон. Только подумайте, каково им будет лишиться матери. Разве смогут они перенести такую трагедию? Им нужно, чтобы вы были сильной.
Миссис Хадсон прижала руку ко рту и без сил рухнула на стул; плечи ее содрогались. Сестра Уоллис в утешение положила свою ладонь поверх ее руки, и миссис Хадсон вцепилась в нее, словно сестра была спасательным кругом во время бури. Пия, стиснув зубы, смахивала слезы. Она еще не была матерью, но уже познала тяжкую боль утраты: словно в груди образовалась мучительная рваная рана, которая никогда не зарастет. Потеря ребенка, видимо, в тысячи раз хуже. А увидев, как миссис Хадсон снова потеряла самообладание, она подумала о своей матери, которая так же оплакивала бы гибель близнецов. Мысль о том, что она, Пия, могла стать причиной такого несчастья, была невыносима.
— Я пойду к девочкам, чтобы вы могли поговорить, — пробормотала она и выскользнула из кухни.
Возможно, сестра Уоллис права: миссис Хадсон надо поговорить с другой скорбящей матерью. Это не помешает, а то и поможет. Когда она добралась до лестницы, сверху донеслись веселые голоса и смех: девочки стояли на верхней площадке и собирались спускаться в кухню. Пия заманила их назад, пообещав поиграть с ними в прятки. Не стоит малышкам видеть, что мама снова предалась горю.
На следующий день сестра Уоллис снова пришла к миссис Хадсон и долго разговаривала с ней, пока Пия занимала девочек наверху. Следуя распорядку дня, в два часа она уложила Элизабет спать и спустилась в кладовую, чтобы взять для Софи и Маргарет сливовый пудинг или манку с фруктами на полдник. Из гостиной через пустой коридор доносились женские голоса. Мутти всегда говорила, что подслушивать нехорошо, но Пия невольно остановилась, приготовившись бежать, если кто-то выйдет из комнаты. Содержание разговора волновало ее частично из страха, что сестра Уоллис расскажет миссис Хадсон об Олли и Максе, но частично она надеялась услышать слова, которые облегчит ее собственную боль. Никто из монахинь в приюте Святого Викентия, даже добрая сестра Агнес, никогда не обсуждал с ней потерю семьи, и никто не пытался облегчить ее скорбь и душевную муку. Порой груз вины был невыносим, и девочка опасалась в самом деле потерять рассудок.
— Я уже никогда не буду прежней, — шмыгая носом, говорила миссис Хадсон. — Мое сердце разбито навеки. Иногда я в таком отчаянии, что хочу умереть, лишь бы увидеть личико сына.
— Понимаю, — ответила сестра Уоллис. — Честно. И я чувствовала то же самое. Меня удержала на плаву только помощь таким женщинам, как вы, и поиск новых семей для сирот.
— Я одобряю помощь сиротам, но мне, наверно, захотелось бы привести их всех к себе домой.
Сестра Уоллис усмехнулась:
— О, поверьте, много раз я и сама жаждала поступить именно так. В приютах ужасные условия жизни: грязь, скученность, а многие из тех, кто должен заботиться о воспитанниках, совершенно к ним равнодушны. Иногда мне кажется, что Бог отнял у меня ребенка, чтобы привести меня к истинному призванию: помогать страждущим, особенно детям. Согласна, звучит странно, даже страшно, но я сумела отодвинуть на задний план собственные беды. Когда видишь благодарность в глазах бедняжек, то понимаешь: ради этого стоит жить.
— Что ж, если так Господь исполняет свою волю, — заметила миссис Хадсон, — то это не тот Бог, в которого я верила.
Пии пришлось согласиться с хозяйкой. Если Бог нас любит, зачем он умышленно причиняет нам столько боли? Девочка хотела послушать дальше, но Софи позвала ее сверху из коридора. Пия схватила еду для девочек и помчалась к ним по лестнице как можно быстрее и тише.
На третий день визиты сестры Уоллис, казалось, стали помогать миссис Хадсон. Она наконец причесалась и занялась приготовлением пищи. Медсестра, похоже, не рассказала хозяйке ничего об Олли и Максе и о преступлении Пии, и девочка надеялась, что гроза миновала. И все же она подумывала о том, чтобы поведать миссис Хадсон свою историю, прежде чем это сделает сестра Уоллис. И теперь, когда между женой доктора и медсестрой установились своего рода дружеские отношения, возможно, миссис Хадсон уговорит Уоллис поискать близнецов. А если подключится и доктор Хадсон, вместе они наверняка справятся. Но со смерти Лео прошло еще слишком мало времени, и обременять хозяев своими бедами было рано. К тому же в последнюю минуту Пии вечно недоставало храбрости начать откровенный разговор.
Во время четвертого визита сестры Пия заметила, что медицинский саквояж стоит в коридоре у двери гостиной. Зачем Уоллис все время носит его с собой, если приходит только поговорить? Саквояж был из черной кожи, с металлическим замком и потертой ручкой; из бокового кармана торчал небольшой блокнот, похожий на журнал учета. Может, там найдется список медсестер и приютов города или другие полезные сведения, которые помогут отыскать братьев? Пия подошла поближе, чтобы лучше рассмотреть блокнот.
Из гостиной доносилось звяканье ложки по фарфору — размешивали чай. Пия затаила дыхание и прислушалась, чтобы сразу сбежать, если кто-то выйдет в коридор.
