Миссис Хадсон побледнела, глаза у нее расширились.
— Бедняжка Пия, — ахнула она. — Почему ты не сказала мне о своих братьях?
— Потому что это долгая… — Пия запнулась, размышляя, стоит ли откровенничать в присутствии сестры Уоллис. — Это долгая история, и я боялась, что вы не поймете. — Она перевела дух и приготовилась к новым вопросам, но хозяйка, к счастью, снова повернулась к сестре Уоллис:
— Вы можете помочь ей?
Уоллис уставилась на Пию, сверля ее безжалостным взглядом, будто пытаясь прочесть тайные мысли девочки. Трудно было понять, разозлилась она или сочиняет новую ложь. Потом медсестра потерла пальцами правый висок, словно страдала от головной боли или напряженно думала. Через некоторое время она заговорила с непроницаемым лицом:
— Твоих братьев отправили в приют Святого Викентия вместе с тобой?
Пия покачала головой:
— Вы прекрасно знаете, что нет.
— Почему я должна об этом знать? — возмутилась сестра Уоллис.
Жар бросился Пии в лицо. Зачем она спрашивает? Какое это имеет значение?
— Я ведь заболела, — напомнила она. — А когда меня выпустили из лечебницы, братья пропали.
— Так твоя мать умерла, пока ты была больна? — продолжала допрос сестра Уоллис.
Пия медленно кивнула, надеясь, что никто не прочтет правду в ее глазах. Она обязательно расскажет миссис Хадсон, как все было на самом деле. Но не здесь. Не сейчас. Не в присутствии этой женщины.
— Ты обращалась в полицию? — спросила миссис Хадсон.
Пия покачала головой.
— Не было возможности: меня сразу отправили в приют Святого Викентия.
Миссис Хадсон с изумлением смотрела на нее, прижимая к себе Элизабет. Вся эта информация, казалось, ошеломила хозяйку.
— Какой ужас, — проговорила она. — Я так тебе сочувствую, Пия.
— Я тоже, — произнесла сестра Уоллис. — Но, боюсь, не в силах помочь. Во время эпидемии остались сиротами тысячи детей. Все равно что искать иголку в стоге сена.
— Но вы ведь помогали младенцам в приюте, — напомнила Пия.
— И Куперу, — добавила миссис Хадсон.
— Это другое дело, — возразила сестра Уоллис. — Я не детектив, и у меня нет времени заниматься расследованием. Извините. — Она взяла саквояж и направилась к выходу.
— Прошу вас! — взмолилась Пия. — Я сделаю все что угодно. Кто-то должен знать, что случилось с братьями, даже если… — Она чуть не задохнулась от страшного предположения. — Даже если… они умерли.
Сестра Уоллис снова повернула к ней мрачное, устрашающее лицо.
— Как я уже сказала, ничем не могу помочь. Особенно при том, что ты по-прежнему врешь. Если твои братья такие же, как ты, это еще раз доказывает: чем меньше на земле немцев, тем лучше. — Эти слова она произнесла с презрением, почти выплюнула.
Миссис Хадсон ахнула и вскинула брови. Затем лицо ее приняло жесткое выражение.
— Как вы смеете говорить такое о Пии да и вообще о людях! — Она покрепче перехватила Элизабет, решительно подошла к двери и распахнула ее. — Прошу вас уйти, прежде чем я не наговорила вам лишнего.
— И это после всего, что я для вас сделала? — обиделась сестра Уоллис. — Вот как вы со мной обращаетесь?
— Я выполнила свою часть договора, — заявила миссис Хадсон. — Но не позволю вам оскорблять Пию и ее семью, особенно бедных маленьких братьев. Мне страшно даже подумать такое, а вы без зазренья совести говорите это вслух. Я катастрофически ошиблась в вас и смертельно разочарована.
— А при чем здесь я? — удивилась сестра Уоллис. — Это Пия скрывала правду о себе.
— А вы сказали, что не знаете ее, — возразила хозяйка. — Так что вы тоже не были честны со мной.
— Но я…
— Довольно, сестра Уоллис, — перебила миссис Хадсон, придерживая открытую дверь. — Всего доброго.
Сестра Уоллис метнула в Пию еще один ненавидящий взгляд, опустила голову и удалилась.
Миссис Хадсон захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной, тяжело дыша и прижимая голову Элизабет к груди, словно защищая дочь. Пия так и стояла на нижней ступеньке, не зная, что сказать. Если сестра Уоллис не собиралась ей помогать, зачем она спросила, когда умерла мать Пии и не отправляли ли близнецов в приют Святого Викентия? Но, что еще важнее, откуда она знала, что Пия лжет? Неужели ей что-то известно? И что теперь думает миссис Хадсон, услышав все это? Девочка взглянула на хозяйку, ожидая лавины вопросов.
Миссис Хадсон выпрямилась и открыла рот, чтобы начать.
И тут Элизабет закашлялась.
* * *
Встав напротив миссис Хадсон по другую сторону смотрового стола в кабинете, Пия придерживала одной рукой ножку Элизабет, а другой гладила малышку по плечу. Девочка лежала на животе в одном подгузнике, хныча и пытаясь встать. Лицо у нее покраснело, текли слезы и сопли, и с каждый вздохом она задыхалась и издавала лающий кашель, от которого у няни бежали мурашки по спине. Младшей дочери Хадсонов стало плохо буквально за несколько минут. Пия чувствовала тесноту в груди, боль в ухе и воспаление в горле. Доктор Хадсон установил, что у нее двусторонний отит и тяжелый бронхит. Пия молилась о том, чтобы не появился другой диагноз, еще страшнее.
— Пусти, — всхлипывала девочка. — Всё. Всё-о-о-о.
— Еще чуть-чуть, милая, — уговаривала миссис Хадсон. — Папа уже почти закончил, а потом я угощу тебя печеньем и почитаю книгу. — Она сквозь слезы взглянула на Пию, потом на Софи и Маргарет: они стояли в дверях, обнявшись и испуганно наблюдая за происходящим. Колыбель Купера, который, к счастью, спал, находилась в приемной. — Все будет хорошо, девочки. Не волнуйтесь.
На металлическом столике рядом с доктором Хадсоном лежали пропитанные спиртом ватные шарики. Он поднес к перевернутой стеклянной банке зажженный фитиль, немного подержал его внутри и быстро поставил банку на голую спинку дочери. Невидимая сила втянула кожу куполом внутрь полости, и девочка заревела. Это была последняя из шести банок; они торчали у Элизабет на спине, как наросты у гусеницы.
— Вот и все, — сказал доктор. — Теперь пусть полежит минут десять.
— Кожа начинает краснеть, — заметила миссис Хадсон дрожащим от переживаний голосом.
— Это болезнь покидает тело, — объяснил доктор Хадсон.
— Банки помогут? — спросила его жена.
Доктор кивнул.
— Полагаю, что да. Иначе я бы не стал подвергать ее этой процедуре. — Он похлопал жену по руке. — Не волнуйся, дорогая. Девочка крепкая, она справится.
— Па-а-а-па-а-а! — рыдала Элизабет. — Ой, о-о-ой!
Доктор Хадсон с озабоченным выражением лица погладил ее по голове.
— Прости, детка, — сказал он. — Папа просто хочет, чтобы ты не болела. Уже почти всё.
