Взглянув на него с недоверием, она вдруг заметила, что он на пару лет, а то и больше, моложе ее.
— Ты что, не работаешь? — пряча растерянность за строгим тоном, спросила Инфанта, будто была его работодателем.
— Почему? — пожал плечами он. — Работаю, монтажником.
— На стройке? — изумилась она.
На работягу он был совсем не похож.
— Нет, на телевидении. — Он привстал: — Ты же на машине?
— Да.
— Отлично. Едем в «Аврору», по дороге выберем сеанс.
В вестибюле музея все оставалось так же чинно и роскошно-архаично. Посетители совали под нос билетерше свои удостоверения или билеты, а она, будто и не было никакой припадочной, невозмутимо вглядывалась в корочки и хрустела тонкими билетными корешками.
До машины добрались молча.
Пару раз, когда на пути встречалась большая лужа, он подавал ей руку, заставляя снова испытывать неловкость от своей необъяснимой слабости.
— Почему «мерин»? — пристегивая ремень безопасности, спросил он.
— Есть машины, а есть «мерин», — не раздумывая, ответила она не своими — Петиными словами, и ей тут же стало неловко за эту банальность.
— Можно, я музыку поставлю? — Он кивнул головой на панель с аудиосистемой.
— Попробуй.
Через пару минут тыканья по кнопкам в салоне разлился хриплый, очень низкий, заходившийся в ненапускном отчаяньи мужской голос.
— Странная музыка, — нахмурилась Инфанта.
— Этот исполнитель был популярен в девяностых, я тогда в Москве жил. А что ты делала в девяностых? Ходила в школу?
Она сглотнула.
— Как и все.
Меньше всего ей хотелось вспоминать, что она делала в девяностых.
Но он не стал развивать эту тему и молча уставился в окно.
Искоса поглядывая на его русый затылок, на крепкую, бычью, так не сочетавшуюся с симпатичным лицом шею, она вдруг поняла, что знала его еще задолго до своего рождения.
* * *
Фильм оказался тяжелым и глубоким, как и все, что происходило этой осенью в городе.
И снова аллегория — два человека, подписавшись на заработок на забытом Богом островке — смотритель маяка и его помощник, агонизировали каждый в своем аду.
— Этот остров — чистилище, — взяв ее за руку, резюмировал он, когда в зале зажгли свет. — Прости, что выбрал столь неудачный фильм.
— Игра актеров выше всяких похвал. — Инфанта убеждала себя, что это всего лишь фильм и не стоит задумываться над участью героев всерьез.
В картине их карала за грехи стихия, высшая сила, управляемая Богом, а в ее личном сюжете правосудие будет вершить она сама, раз так вышло, что Бог не захотел ее услышать… Процесс уже не остановить, слишком долго она шла к тому, чтобы иметь возможность раздать по заслугам. И никаких перегибов! Двуличная тварь получит ровно то, что заслужила.
Зайдя в дамскую комнату, Инфанта первым делом отправила сообщение, над простеньким текстом которого раздумывала, наблюдая за страданиями экранных героев.
Безобидное и позитивное послание, сопровожденное символичной улыбкой, таило в себе гремучую возможность приступить к осуществлению следующей части плана.
Убрав мобильный в сумку, она не испытала ни радости, ни сожаления. Все шло, как и было задумано.
Он ждал ее при выходе из уборной.
При ярком электрическом свете она снова подметила, что он ее моложе.
— Есть хочешь или по домам? — Завидев ее, он быстро убрал мобильный в задний карман джинсов.
Ей показалось, что они заодно, что он тоже горит каким-то застарелым, разворошенным фильмом желанием восстановить справедливость.
Ей удивительно не захотелось привычного — остаться одной и толочь в голове бесконечные думы, которые практически ни на минуту на протяжении многих лет не оставляли ее в покое. Но именно эти думы, подпитываемые негативной энергией жалких существ, что приходили к ней на сеансы, и питали ее по-настоящему.
— Я после шести не ем…
— Это поправимо, — самонадеянно усмехнулся он, взял ее под руку и на ходу полез в приложение в телефоне, чтобы найти подходящее заведение для ужина.
Он не вполне был с ней, и она это хорошо ощущала. Но какая-то существенная часть его, тем не менее, была.
Что им двигало, любопытство к одинокой, молодой еще женщине, у которой в музее внезапно закружилась голова?
Нежелание возвращаться в пустой дом?
Или — напротив, протест против доставших чем-то родственников?
Она все еще не знала его имени.
Инфанта замедлила шаг, а затем, как вкопанная, остановилась.
Простое запоздалое открытие пронзило от ступней до макушки.
— Все хорошо?
— Угу, — едва выдавила она из себя.
Она не знала — хорошо это или нет.
Но с момента их знакомства она не «слышала» ни одной его мысли.
* * *
Чтобы успеть вернуться до прихода доктора, Варвара Сергеевна после скверно обернувшегося (как знала!) разговора с Анькой, надела спортивный костюм и спустилась на первый этаж.
— Кто там? Варь, ты, что ли? — через некоторое время раздался из-за двери прокуренный старческий голос.
— Я, Маргарита Ивановна! — Самоварова нетерпеливо перетаптывалась на площадке.
«Уж давно бы пора выкинуть эти старые, разношенные, линялые тапки!» — глядя себе под ноги, раздраженно подумала Варвара Сергеевна.
Поскрипели замки, и Маргарита Ивановна открыла входную дверь.
В Вариной памяти она была другой — изумляюще энергичной, поджарой, с неизменной сигареткой в зубах.
В юности Маргарита Ивановна хотела стать актрисой, но судьба сложилась иначе — она стала инженером в конструкторском бюро, проектировавшем светильники для бытовых нужд.
«Сколько же ей было, когда я вышла замуж, под сорок? Аньке сейчас тридцать девять… А мне, которой тогда было двадцать с небольшим, Маргарита казалась уже пожившей, мудрой женщиной. Сейчас разница между тридцатилетними и сорокалетними существенно стерлась. Как будто поколения незаметно омолодились на целый десяток лет, а в качестве расплаты за цветущий внешний вид приобрели рассеянность и букет хронических болячек вчерашних стариков…»
— Варь, ты чего так поздно? — словно они расстались всего пару часов назад недовольно пробурчала соседка.
— А я не поболтать пришла, — неожиданно грубо вырвалось у Самоваровой.
Маргарита Ивановна или в самом деле не расслышала, или сделала вид, что не заметила ее воинственный тон.
— Входи! — В зубах у восьмидесятилетней соседки, всего пару лет назад бросившей дымить, торчала ватная палочка. Судя по черному наконечнику и густо намазанным Маргаритиным векам, Варвара Сергеевна оторвала старушку от непростого даже для молодой женщины занятия — прорисовки верхних стрелок. Несостоявшаяся актриса драматично вздохнула и поправила на себе пояс бархатного, с вышитой бордовой розой на груди, зеленого халата.
