Тут-то я и вспомнил роман о графе Монте-Кристо. Этот человек, заточенный в крепость, спал и видел, как отомстить своим обидчикам. Чтобы выйти на свободу, он прикинулся покойником.
Я тоже должен был отомстить. Труп совсем рядом, только не ленись.
С кровати я еще мог подняться, но как перетащить мертвеца с одной койки на другую? Для меня это непосильная ноша.
Но так, может, и не надо этого делать? Вдруг санитары не знают, на какой койке лежит покойник?
Я кое-как поднялся, открыл лицо мертвеца, повернул его голову набок, вернулся на свое место и с головой влез под простыню.
Мой нехитрый план сработал. Санитары действительно приняли меня за покойника. Мне оставалось лишь напрячь мышцы, изобразить трупное окоченение. Эти ребята переложили меня на каталку и вывезли из палаты.
Мент, дежуривший у дверей палаты, вполне мог приподнять простыню и посмотреть, кто под ней находится. Однако, к немалому моему счастью, он не стал этого делать. Но само ожидание беды перевело меня в бредовое состояние.
Мне казалось, будто я нахожусь в аду. Два черта с рогами везут меня по закопченным каменным лабиринтам к большому котлу, в котором варятся убийцы, насильники и прочие уголовники.
– Девушка, сколько вам говорить, нельзя здесь! – с возмущением проговорил мужской голос.
– Да, я уже ухожу, – тихо отозвалась девушка, которую кто-то откуда-то прогонял.
Вряд ли она просилась в общий котел и получила отказ. Значит, нет тут никаких чертей. Не суждено мне вариться в кипящей смоле.
– Да ладно тебе, Витек, пусть остается, нашего жмурика охраняет, – проговорил второй санитар.
Мне было слышно, как цокали каблучки по кафельной плитке. Значит, девушка уходила. Вслед за ней куда-то подались и санитары. А я остался лежать на каталке. В морге. А куда еще меня могли привезти?
Но мне здесь не место. Моя цель – свобода и месть! Виталик даже не представлял, на что я способен. Надо будет, я воскресну из мертвых, но отомщу. А воскресать надо, и чем скорее, тем лучше.
И все же я не спешил срывать с себя белый саван, должен был убедиться в том, что вокруг нет ни единой живой души. Вроде бы так оно и было. Тихо и холодно, как и должно быть в морге. Этот холод проникал в самую душу через рану, горящую в груди.
Я откинул простыню и в тусклом свете увидел длинноволосую девушку. Она стояла спиной ко мне, скрестила руки на груди и смотрела куда-то вниз. Это к ней обращались санитары. Именно она уходила отсюда, цокая каблучками, зато вернулась тихонько. Даже я ничего не услышал.
Зато она услышала меня и резко развернулась. Мне поздно уже было лезть под простыню.
Крик ужаса застрял в ее груди. Она беззвучно открывала и закрывала рот, отчего походила на рыбу, прибоем выброшенную на берег.
Я поднялся с каталки и вскользь подумал о том, что эта светленькая девушка может стать седой. Но мне-то какое до этого дело? Я ее в морг силком не тянул.
От физического усилия у меня закружилась голова, туловище повело в сторону. Я вцепился в каталку и стал падать вместе с ней.
– Ой! – Девушка инстинктивно подскочила ко мне, удержать не смогла, но падение замедлила. Когда я приземлился на пол, она в ужасе отлетела от меня.
Тело слушалось меня плохо, язык вообще не хотел шевелиться, но голова соображала. Поворачиваясь к незнакомке спиной, я даже подумал о том, что на мне обычная пижама, а не та, которую показывают в американских фильмах. Что-то не хотелось мне светить перед этой барышней голым задом.
И еще я понял, что нахожусь в подвальном коридоре. Вдоль стены под потолком тянулись трубы, пол под ногами кафельный, студеный. Босиком по нему идти – одно сплошное мучение.
Девушка будто окаменела и не могла сдвинуться с места.
Я шел к лестнице, заметной в конце коридора. Справа и слева тянулись двери, на которых висели таблички с названиями кабинетов. Читать я не мог, но возле одной из них вдруг почувствовал сквозняк под ногами. Из-под этой двери сильно дуло. Я остановился, толкнул ее. Она со скрипом открылась.
За этой дверью находился прямой выход на больничный двор. Короткий путь туда дался мне с огромным трудом. Я уже готов был свалиться в обморок, но глоток свежего воздуха вернул меня к жизни.
Дорога тянулась вдоль больничного корпуса, сворачивала к главным воротам. Но этот самый короткий путь к свободе был освещен фонарями. Меня могли увидеть, поднять тревогу. Поэтому я пошел в другую сторону, к больничному парку, в глубине которого светил один-единственный фонарь.
За парком должна была быть калитка. Вряд ли она будет открыта в столь поздний час. Однако я готов был карабкаться через забор, лишь бы вырваться из цепких лап закона.
Я шел босиком, постепенно погружался в темноту. Но у первой же скамейки в парке меня одолело искушение. Мне захотелось присесть, а еще лучше – прилечь.
Нельзя было поддаваться соблазну. Я прекрасно это понимал, но все же остановился, не в силах идти дальше.
Так я и стоял, когда кто-то тронул меня за плечо. Прикосновение осторожное, пугливое, в нем угадывалась легкая рука. Говорил я с трудом, но мне легче было сказать слово, чем повернуться к своей преследовательнице:
– Чего тебе?
– Ты живой? – спросил знакомый девичий голос.
Значит, я не ошибся, это действительно была та самая особа из преддверия морга.
– Мертвый.
– И как оно там?
– Хорошо. Море, дом.
Я заставил себя идти дальше. Но на первом же шаге нога подкосилась, и мне пришлось опуститься на лавочку.
– Обратно хочу, – пробормотал я, опуская голову.
Угодить в больницу, а затем в СИЗО я не желал, а на свою скалу с видом на море – с удовольствием. Там не мерзнут ноги, нет боли, царит вечный покой.
– Я тоже хочу, – тихонько, с заметной опаской сказала девушка. – К сестре.
Я пожал плечами. Какая, к черту, сестра?
– Она умерла. Я хочу, чтобы она вернулась.
Я сидел с закрытыми глазами, а девушка стояла рядом. Я не мог видеть, но память сама нарисовала передо мной ее образ. Роскошные волосы, нежный овал лица, милый носик. Еще я видел ее глаза, чистые глубокие озера с ярким хрустальным дном. В этих озерах голышом купалась длинноногая глупость.
– Ты дура? – спросил я, заставляя себя подняться.
– Почему дура? – возмущенно осведомилась она, взяв меня под руку.
– Спасибо.
Девушка помогла мне подняться, и я просто обязан был ее отблагодарить.
– Почему дура? – настаивала она.
– Веришь всяким.
– Кому всяким?
От ее глупых вопросов звенело в голове. Но это обстоятельство не мешало мне идти по парковой аллее к фонарю, свет которого меня пугал.
