Прядь волос падает Джеву на глаза, и я протягиваю руку, чтобы убрать ее, медленно проводя пальцами по лбу.
— Дженни… — Его веки слегка опущены, а губы приоткрыты. Когда он придвигается ближе, я стискиваю в ладонях края его капюшона. Стоит мне закрыть глаза, как дверь внезапно распахивается.
Глава семнадцатая
Йонмин стоит на пороге, глядя то на меня, то на Джеву.
— Что вы с Дженни-нуной делаете в кладовке?
Я так и замираю, заливаясь румянцем и гадая, как сейчас выгляжу. Опомнившись, я отпускаю капюшон Джеву, но, к счастью, Йонмин не обращает на это внимания, не сводя глаз с друга.
— А с чего ты взял, что мы здесь? — выдавливает Джеву.
О боже, ну и тормоз.
— Ты что-то искал? Я увидел, что свет горит, хотя… — Йонмин хмурится. — Это не объясняет, почему дверь была закр…
— Ты покрасил волосы! — перебиваю я, указывая на его шевелюру, которая из темно-синей за ночь превратилась в насыщенно-красную. — Классно смотрится!
Похоже, мой отвлекающий маневр срабатывает, потому что на лице Йонмина расцветает сияющая улыбка.
— Спасибо! Наш менеджер говорит, я — единственный в группе, кому это правда идет. Он послал меня за тобой, Джеву. Мы должны были выехать в ЕВС еще пятнадцать минут назад.
— Ах да, — отзывается Джеву. — Тогда не будем заставлять его ждать.
Я задумываюсь, признаем ли мы с Джеву когда-нибудь, что сейчас почти произошло, или как обычно притворимся, будтоо ничего не было.
— Хен, — запнувшись, добавляет Йонмин, — тот аджосси снова пришел.
При этих словах у Джеву словно срабатывает переключатель, потому что его поведение моментально меняется.
Его движения становятся резкими и дергаными, когда он достает телефон, набирает что-то на экране и прикладывает к уху. Заметив мой взгляд, он поясняет:
— Я звоню в службу охраны академии. Алло? — Похоже, кто-то взял трубку. — Возле факультета искусств заметили подозрительного человека. Это взрослый, мужчина, примерно лет сорока.
Джеву прикрывает рукой микрофон.
— С какой стороны?
— С восточной, — отвечает Йонмин, и Джеву повторяет это оператору.
— Спасибо, — он вешает трубку. — Не волнуйся, Йонмин-а. Сейчас они его прогонят.
Джеву идет вперед, а мы с Йонмином следуем за ним по бокам. От Джеву так и веет напряжением — что-то в появлении того человека сильно его взбесило.
— Кто это? — спрашиваю я Йонмина.
— Аджосси-папарацци. Это он продал новость об отношениях Натаниэля и Сори в «Бюллетин».
Ярость Джеву вдруг становится намного понятнее. Этот человек навредил участнику его группы, товарищу по агентству и другу. Это личное.
— Вас очень донимают журналисты?
Йонмин морщит нос.
— Не то чтобы. Правда, иногда они поджидают у выхода из агентства…
— Это другое, — перебивает Джеву. В его обычно мягком голосе прорезается жесткость. — На концертах, мероприятиях для фанатов, даже в местах, где нет отдельной зоны для СМИ, вроде здания «Джоа» или телевизионных станций, мы не просто ожидаем журналистов, но даже приглашаем специально. Но возле академии? У нашего общежития? Дома с семьей? Это неправильно.
— Фанаты фотографируют нас, потому что хотят почувствовать себя ближе к нам, поддержать, они делают это из лучших побуждений. Папарацци же нужны только деньги: они хотят выставить напоказ нашу личную жизнь и получить за это хорошую прибыль.
— Некоторые серьезно от этого пострадали, — добавляет Йонмин. — Были случаи, когда айдолы попадали в аварии, стараясь оторваться от назойливых репортеров.
— Ого, какой кошмар.
Дальше коридор раздваивается. Джеву останавливается и оборачивается ко мне.
— Мы с Йонмином выйдем с восточной стороны. Если ты пройдешь по этому коридору, то попадешь к северному выходу, откуда садовая дорожка ведет к столовой.
У меня возникает ощущение, будто мы в фильме про войну, и он вызывает огонь на себя. Похожее чувство было в Лос-Анджелесе, когда фургон без опознавательных знаков подъезжал к тротуару, чтобы забрать Джеву с собой.
— Аджосси-репортера уже должны были прогнать, — успокаивает меня Джеву.
Парни ждут, позволяя мне уйти первой.
— Удачи вам в прямом эфире, — желаю я на прощание. — Я обязательно посмотрю.
Йонмин поднимает большой и указательный пальцы, скрещивая их и слегка сжимая подушечки вместе, пока не получается что-то вроде маленького сердечка.
— Если увидишь, что я делаю так на камеру, то знай — это для тебя!
Позже вечером мы с Анджелой и Ги Тэком смотрим выступление ХОХО на «Топ Тен Лайв»
[37] в небольшом ресторанчике рядом со студенческим городком, где продают дешевую корейскую еду. Пока готовят заказанные нами блюда, мы делим между собой тарелку с токпокки.
Ги Тэк нанизывает острую рисовую колбаску на зубочистку.
— Не позволяйте мне съесть больше трех штук. Я на диете.
— Как ты можешь остановиться всего на трех? — восклицает Анджела. — Я бы съела целую гору токпокки!
От зубочисток она отказалась в пользу палочек — так выходит проще.
Я подпираю голову рукой и смотрю на выступление ХОХО, подмечая детали, которых не видела раньше. Например, что даже хореография помогает рассказывать историю. Когда камера берет крупный план, Йонмин складывает из пальцев сердечко.
— Раньше я такого не видела, — удивляется Анджела. — Это так мило!
Колокольчик над дверью оповещает о прибытии нового посетителя. Я с удивлением вижу, как в ресторанчик заходит Сори. Даже не взглянув в нашу сторону, она идет прямо к кассе, делает заказ и занимает место за столиком чуть дальше от нашего.
Анджела наклоняется, чтобы прошептать через стол:
— Может, предложить ей присоединиться к нам?
Ги Тэк качает головой.
— Она никогда не согласится.
Хозяин ресторана объявляет о готовности нашего заказа, и Анджела, выскочив из-за стола, возвращается с полной тарелкой жареного риса с кимчи. Мы начинаем активно работать ложками.
— Какие у вас планы на выходные? — спрашивает Ги Тэк, который успел съесть уже гораздо больше трех токпокки.
— Я встречаюсь с хальмони в воскресенье, — отзываюсь я.
— А где она живет? — уточняет Ги Тэк.
— Недалеко от дворца Кенбоккун, но я навещаю ее в клинике, в которой она остается по выходным. Тоже в этом районе, только через пару остановок по третьей линии.
