Посмотрев вниз, я замечаю, что мы все еще держимся за руки, поэтому тут же отдергиваю ладонь.
— Извини, — говорю я, отвернувшись, чтобы он не увидел мои порозовевшие щеки. — Из-за меня нас выгнали из автобуса.
Вообще-то мы, конечно, оттуда выпрыгнули, но результат тот же.
И все-таки я чувствую себя виноватой. Может, парню и было без разницы, куда ехать, но он явно не собирался выходить здесь, через пару кварталов от «Караоке Джей».
— Это место выглядит не хуже любого другого, — отвечает он, рассматривая баннер.
— Тогда не хочешь… осмотреться вокруг? — я неопределенно машу рукой в сторону празднества. — Раз уж мы здесь.
Он смотрит на меня, и в груди вновь появляется странное чувство.
— Почему бы и нет.
Мы шагаем вдоль лотков с едой. Вообще-то я могла бы просто пойти домой. Тогда, в караоке-баре, отзывы судей не давали мне покоя, поэтому я хотела сделать хоть что-нибудь и предложила караоке-баттл в порыве эмоций. Но это не назовешь настоящей практикой — на самом деле сейчас мне нужно отрабатывать навыки перед завтрашним уроком.
Только вот… я не хочу домой.
Мне давно уже не было так весело, как сегодня, так что, думаю, можно побаловать себя немного, пусть даже и всего на один вечер.
— Меня, кстати, зовут Дженни.
— А меня… — он колеблется, — Джеву.
Я чуть было не начинаю его поддразнивать, мол, уж не забыл ли ты собственное имя, когда замечаю знакомую дальше по улице — но она заходит в одну из палаток, исчезая из поля зрения.
— Твое корейское имя тоже Дженни? — спрашивает Джеву.
— По-корейски меня зовут Джуйон.
— Джуйон, — тянет он каждый слог. — Джу. Йон. Джуй-он-а.
— Да ладно, меня никто так не называет.
Мне становится жарковато, поэтому я беру один из пластиковых вееров, которые раздают поблизости, и начинаю им обмахиваться.
Похоже, в этом году фестиваль состоит в основном из палаток, рекламирующих различные предприятия, — и лотков с едой. Мы проходим мимо одного, где делают даккочи
[16]: человек в огромных толстых перчатках поворачивает вертел над грилем одной рукой, а другой покрывает курицу густым соусом с помощью кисточки, после чего опаляет в огне до хрустящей корочки. К прилавку подходят две девушки. Проявляя чудеса ловкости, повар принимает оплату и отдает сдачу первой, в то же время укладывая вертел на тарелку и вручая еду второй.
— Я прямо как в Сеул вернулся, — с каменным лицом говорит Джеву.
Я смеюсь и задумчиво роняю:
— А я вот ни разу не была в Корее.
— Серьезно? — Он бросает на меня взгляд. — У тебя там нет родных?
— Бабушка по маминой линии, но я никогда ее не видела. У них с мамой натянутые отношения.
Честно говоря, раньше я совсем не задумывалась обо всем этом. У меня лучшие бабушка и дедушка по папиной линии: по праздникам они всегда присылают мне подарки, а на Новый год даже деньги. Одна из причин, по которой мама хочет, чтобы я поступила в какую-нибудь из школ в Нью-Йорке — так я буду ближе к их дому в Нью-Джерси.
Если Джеву и показалось странным, что я ни разу не видела свою бабушку из Кореи, он не стал ничего об этом говорить.
— Так, значит, ты живешь в Корее? — спрашиваю я.
— Да. Вообще-то я из Пусана, но учусь в Сеуле, — отвечает он и с запинкой добавляет: — В школе исполнительского искусства.
— Я так и знала! — выпаливаю я, и он усмехается. — «Неплохо пою», тоже мне!
По ходу нашей прогулки я замечаю, что Джеву не сводит глаз с лотков с едой. Я указываю на небольшой навес, где пожилая женщина подает традиционные корейские блюда паре посетителей, сидящих их на низких табуретах:
— Как ты смотришь на второй ужин?
Глаза Джеву загораются, а на щеках появляются ямочки.
— Ты словно читаешь мои мысли!
Мы подходим к палатке, и он придерживает брезент, чтобы я могла зайти внутрь.
— Осо осейо!
[17] — громко приветствует нас хозяйка, приглашая занять табуреты вдоль стойки. — Чего вы хотели бы?
Джеву оборачивается, вспомнив, что деньги есть только у меня.
— Бери что хочешь, — разрешаю я. — Мне нравится все.
Пока он делает заказ, я развязываю пакет с гарнирами от миссис Ким. Внутри я нахожу пять небольших контейнеров, которые я выкладываю на стойку между нами, сняв крышки.
— Вот это у тебя улов, — замечает Джеву, наблюдая за моими действиями.
Я убираю последнюю крышку, под которой лежит кимчи с зубчиками чеснока.
— Нельзя недооценивать заботливых аджумма
[18] по соседству.
— А-а-а, да, знакомо. Мама растила меня в одиночку, поэтому соседки вечно донимали ее непрошенными советами, что, впрочем, не мешало им приносить еду чуть ли не каждый день.
— Кореянки и вправду везде одинаковые, — смеюсь я.
Мы с ним похожи — по меньшей мере, из двух родителей у нас есть только матери. Пусть это не редкость, почему-то так я чувствую себя ближе к нему.
Я вытягиваю пару деревянных палочек из пучка в стакане и передаю Джеву, разломив их вдоль.
— Повезло тебе, что сломана левая рука, а не правая — если ты правша, конечно.
— Правша, хотя и не уверен, можно ли назвать это везением.
Да уж, это было бесчувственно с моей стороны.
— Прости… — начинаю я.
— Если бы я сломал правую руку, тебе пришлось бы меня кормить. — Джеву тянется вперед, чтобы поддеть палочками ломтик тушеной говядины из контейнера с чанджорим
[19].
Я отвечаю недоверчивым взглядом: он в самом деле это сказал? Я оглядываюсь на остальных посетителей, но никто не обращает на нас внимания — кроме девушки слева, за спиной Джеву, которая не сводит с него глаз с тех пор, как мы пришли (скорее всего, потому что он красавчик).
— А вот и ваша еда! — Хозяйка ставит на стойку три тарелки. Джеву заказал несколько традиционных для почанг
[20] блюд: токпокки, рыбный пирог на шпажке и кимчи паджон — блины с кимчи и зеленым луком. Из-за всех этих тарелок и контейнеров с панчханом на столе не осталось места, поэтому нам приходится играть в тетрис, чтобы все уместить.
