— Го Дженни-сси? — Передо мной останавливается женщина в бирюзовой униформе. — Медсестра с первого этажа позвонила и предупредила, что вы придете.
Я опускаю телефон в карман.
— Я ищу свою хальмони, Ким Найон. Как она? В порядке? Мне сказали приехать немедленно.
Глаза медсестры расширяются в узнавании:
— О, да, с ней в порядке. Вообще-то операция уже закончилась.
— С ней… все в порядке?
Колени подкашиваются, и я падаю на пол. Медсестра присаживается рядом со мной на корточки, положив руку мне на плечо.
— Бедная девочка, ты, наверно, так испугалась.
Я шмыгаю носом.
— К ней пускают посетителей? Мне можно с ней увидеться?
— Да, твоя мама как раз у нее.
Я позволяю медсестре помочь мне подняться на ноги.
— Они в восемьсот третьей палате, — подсказывает она, и я признательно киваю, делая последние несколько шагов самостоятельно. Возле входа я останавливаюсь: дверь слегка приоткрыта, поэтому мне видно, как мама с бабушкой тихо разговаривают внутри.
Я толкаю дверь, но колеблюсь, когда слышу всхлип. Мне требуется пара секунд, чтобы понять: это мама. Она… плачет — впервые со дня смерти отца.
— Ты не приехала, — говорит она. — Ты была нужна мне, но не приехала.
— Нэ сэкки, — отзывается хальмони, — маленькая моя. Омме так жаль. Я должна была быть рядом с тобой. Я сделала ошибку. Прости меня, прости.
Мама всхлипывает, рыдая. Я никогда не видела, чтобы она так сильно плакала.
— Ты… У тебя не было средств, чтобы приехать, а я тебе не помогла. Но было так тяжело, омма. У меня никого не было.
— У тебя есть я. Всегда буду. И твоя дочь, твоя красавица.
— Мне так страшно, омма. Я заставляю Дженни быть сильнее, но иногда мне кажется, что я отталкиваю ее. Я просто хочу ее защитить.
— Как я защищала тебя? Ты же видишь, что из этого вышло. Держа дистанцию с людьми, которых ты любишь, ты их не защитишь, Суджон-а. Люби, верь им всем сердцем — вот и все, что тебе нужно делать.
Я отхожу от двери.
Телефон в миллионный раз жужжит в кармане, и я наконец его достаю. Почему друзья пишут мне столько сообщений? Я, конечно, благодарна им, но я тут чуточку занята.
Ги Тэк: «Дженни, почему ты не берешь трубку?»
Анджела: «Ты в порядке?»
Сори: «Который госпиталь?»
Джеву: «Я позвонил в клинику, уже еду».
Ги Тэк: «Дженни, дела приняли серьезный оборот. Ты в безопасности?»
Я непонимающе сдвигаю брови. Что он имеет в виду?
В сообщениях одна за другой приходят несколько ссылок.
Анджела: «СРОЧНЫЕ НОВОСТИ: Тайная девушка кей-поп айдола Бэ Джеву».
Ги Тэк: «Скандальная любовная жизнь Бэ Джеву из ХОХО.
Сори: „Бюллетин“ рассказывает об отношениях Бэ Джеву из ХОХО с одноклассницей».
Дрожащими руками я открываю последнюю ссылку. Она ведет на известный сайт со всевозможными сплетнями, и сейчас это самая популярная статья, в которой, к тому же, разместили огромную фотографию со мной и Джеву.
Я ожидала чего угодно: тайное фото с одной из наших встреч во время поездки, в кинотеатре или с того вечера в норэбане. Но передо мной…
Снимок из фотобудки.
Мое лицо, в отличие от лица Сори в той статье, не размыто, а вполне различимо, хоть и со скидкой на качество фотографии.
На экране всплывает сообщение от Джеву: «Где ты?»
Я подбегаю к лифту, нажимая кнопку первого этажа. К счастью, никто больше не собирается ехать, и я без остановок добираюсь до приемной. Двери открываются в настоящий хаос: охранники кричат на десяток фотографов с огромными камерами, которые направлены на одного-единственного человека, стоящего посреди зала.
Джеву.
Он оборачивается, когда двери лифта открываются, и, завидев меня, медленно опускает телефон, который держал у уха.
Проследив за его взглядом, репортеры вдруг становятся очень похожими на гончих, почуявших дичь, и подаются вперед. Охрана больницы — единственное, что еще сдерживает их.
Джеву подходит ко мне быстрым шагом. На нем все еще костюм, в котором он был на презентации, хотя узел галстука ослаблен, а волосы взъерошены так, будто он не раз нервно зарывался в них рукой.
Он крепко обнимает меня, и я отвечаю такими же отчаянными объятиями. Двери лифта смыкаются за нашими спинами, отсекая шум из приемной. Джеву выпускает меня, только чтобы нажать кнопку самого верхнего этажа.
— Ты в порядке? — спрашивает он, пытаясь поймать мой взгляд. — Как твоя хальмони?
— С ней все хорошо. Ее увезли на срочную операцию, но все прошло удачно.
Джеву с облегчением выдыхает, тяжело прислонившись к стене лифта.
Цифры на табло растут по мере того, как мы поднимаемся все выше. Двадцать пять. Двадцать шесть. Двадцать семь.
— Прости меня, — быстро, сбивчиво начинаю я. — Я хранила фотографию в кошельке и, наверно, где-то выронила ее. Я повела себя безответственно. Это моя вина.
— Ты не виновата, — возражает Джеву. — Ни в чем.
Лифт останавливается, доехав до верхнего этажа больницы. Джеву берет меня за руку, и мы поднимаемся по лестнице на один пролет, а потом открываем дверь и выходим на крышу.
Вечерний воздух наполнен множеством ароматов. Сухой ветер гуляет на открытой крыше, играя с несколькими прядями, выбившимися из моего пучка.
Джеву снимает пиджак и окончательно ослабляет галстук, чтобы снять его через голову.
Он подходит к краю крыши, который в целях безопасности обнесен стеной и оградой. Я встаю рядом и смотрю вниз, на улицу, где собираются фургоны с репортерами, паркуясь между карет скорой помощи и других машин.
— А ведь, казалось бы, могли проявить и побольше уважения, — горько говорит Джеву.
— Как они умудрились собраться тут так быстро?
— Они поджидали возле академии и проследили за мной, когда я уехал. Мне почти удалось оторваться — водитель такси оказался немного сорвиголовой, — но они нас догнали возле самой больницы.
Он отрывает взгляд от развернувшейся внизу сцены.
— Ты точно в порядке?
— Я… — Мне не так-то легко ответить. В голове полный хаос, все эмоции перепутались. И тут меня озаряет.
— У меня же сегодня сольное выступление.
Джеву выглядит пораженным.
— До него еще есть время.
— Нет, — возражаю я. — Я не могу.
Отведенное мне в программе время уже прошло, к тому же все наверняка прочитали статью. Сольное выступление должно было стать моим билетом в Манхэттенскую музыкальную школу, а теперь мне придется вернуться в Штаты. Филармония — мой последний шанс.
