Суета — это хорошо, решаю я, когда готовлю ужин. Она привлекает внимание и способствует движухе. «Без всякой суеты» — это все равно что держаться в тени, оставаться незамеченным, пытаться угодить, делать все правильно и не получать за это признания.
Мне известно, что прежняя личная помощница Роуз, моя предшественница, была особой деятельной и с характером. Хотя наши пути редко пересекались, пока я была временным сотрудником, можно поручиться, что Роуз не стала бы обращаться к ней с поручениями насчет лобкового волоса на унитазе, поиска мойщика патио или «ушных капель, таких, сильнодействующих, что стоит закапать, и слышно, как сера начинает потрескивать. Мне такие нужны. Найди их, пожалуйста, Вив, и пусть доставят к завтрашнему утру». Конечно. И, раз на то пошло, может, вам и в ушки закапать?
Я смотрю на Иззи, которая на другом конце кухни прилежно делает домашнюю работу, пока я готовлю наши традиционные спагетти болоньезе. Черт, даже моя стряпня «без всякой суеты». Помню, году этак в 1983-м в нашем доме они были маминым «коронным» блюдом. И это понятно — она весь день пропадала в школе, а в те дни мало кто слышал про консервированные лимоны и как «подрумянить» на сковородке кедровые орешки. Если бы маме подарили кулинарную книгу Йотама Оттоленги
[2], она смеялась бы до упаду и, вероятно, подперла бы ею мою колченогую кровать.
Так что с нашей жизнью все в порядке. Но достаточно ли в наши дни быть «в порядке»? Может, я, сама того не осознавая, погрязла в повседневной рутине, и это — истинная причина, почему мой муж полез в трусы к роскошной докторше с идеальными зубами?
А Иззи между тем поручили сделать плакат, посвященный обитателям водно-болотных угодий Великобритании, а также проблемами и опасностям, с которыми они сталкиваются. Иззи — именно такой ребенок, который «работает себе» — ей нравится выполнять домашние задания, и она разбивается в лепешку, лезет из кожи вон, но не ради похвалы, а потому что получает удовольствие, прилагая все старания.
Когда она готовит, это суета. Если надо на скорую руку сварганить ужин, никто не станет размалывать чеснок и каменную соль пестиком в ступке. А Иззи, помимо плаката, решила издавать собственный журнал о природе под названием «Болотный скиталец». Я скрепила степлером несколько листов бумаги, и теперь она заполняет страницы фактами и иллюстрациями — рисует комикс про утиное семейство, придумывает викторину на экологическую тему, сочиняет историю про выдру, а посередине размещает плакат с белокрылой казаркой. Она фотографирует журнал на мой телефон и отправляет снимки Спенсеру, который пишет в ответ: «Это классно, сис!» и «С нетерпением жду следующего выпуска. И грядущей медиаимперии!».
Позже, когда дочь отправляется в ванну, я пытаюсь навести маломальский порядок у нее в спальне, а еще позже, когда она ложится спать, устраиваюсь с ноутбуком внизу на диване. Я хочу полазить по сайтам с советами по трудоустройству для женщин средних лет — там всегда много воодушевляющих историй о женщинах, поменявших свою жизнь и добившихся впечатляющих результатов.
Гуглить про Эстелл Ланг у меня даже в мыслях нет. Последнее, что мне нужно нынче вечером, — это наткнуться на ее вызывающий взгляд. Но я все-таки сбиваюсь с курса, сначала когда пытаюсь найти информацию про приятеля Пенни Хэмиша Ноуллза, якобы известного композитора. Насколько я могу заключить, тут копать нечего.
Далее я переключаюсь на саму Пенни — прихлебываю тепловатый чай и проглядываю интервью с ней времен ее лучшей поры (вряд ли она станет возражать, что семидесятые были ее «золотыми годами»). Хотя они относятся к доинтернетовскому периоду, в Сети их пруд пруди. Некоторые из ранних интервью были переформатированы для современных модных блогов, другие — отсканированы со страниц старых журналов.
Когда мы только познакомились, я из чистого любопытства искала и читала статьи о ней. В конце концов, не каждый день сталкиваешься в парке с такой персоной, как Пенни Барнетт. Мы с Иззи читали их запоем, любовались фотографиями изумительной яркой женщины лет двадцати с небольшим — она не так сильно изменилась с той поры (к счастью, у нее одно из «тех» лиц с большими лучистыми глазами, полными губами и невероятными скулами, которые стареют красиво). Но сейчас я нахожу больше ее интервью и чудесных фотографий, которые не видела прежде. Глядя на ее улыбающееся лицо, такое радостное и открытое, на шикарные широкополые шляпы и губы с красной помадой, я воспаряю духом.
С тех пор как Ник приехал из Новой Зеландии, мы нечасто видимся. Несмотря на ее ворчливые заверения, что он «всего лишь будет проверять, как я скриплю», я отошла в тень, предположив, что они захотят как можно больше времени проводить вместе. Меня также беспокоит, что при первой встрече я показалась ему по меньшей мере сумасшедшей (я переживаю по этому поводу больше, чем следовало бы). Пенни уверила меня, что это, разумеется, не так, что он «удивился, да, но оценил твое выступление», а для нее оно стало одним из главных событий года.
— Подумываю, может, мне взять с тебя пример, — хихикнула она.
Я устраиваюсь на диване поудобнее, допиваю чай и принимаюсь за статью о ней из воскресного газетного приложения, датированного 1978 годом.
«Мы с подругами любили моду, — говорится в ней, — но денег было очень мало, а найти одежду, которая нам понравилась бы, — проблематично. В машбюро в Западном Лондоне, где мы трудились, платили гроши. Я немного подрабатывала моделью, но не пользовалась известностью, не ходила по подиуму и не снималась для глянцевых журналов — мой типаж классифицировался как „юная и забавная“, и меня в основном приглашали в журналы для подростков или эпизодически для рекламы шампуня или блеска для губ. Но и эти заказы становились все реже.
К тому времени у меня был маленький сын, а архитектурное бюро его папаши прогорело. В любом случае тогда мы уже расстались, поэтому денег было кот наплакал, и мне пришла идея шить одежду и продавать ее по доступным ценам подругам, многие из которых были в таком же положении. Я накупила ткани по дешевке и стала вечерами строчить наряды, а по выходным — щеголять в них.
Я, точно живая реклама, курсировала по Лондону в самодельных прикидах. Подруги просили сшить им такие же мини-юбки, цельнокроеные платья и простые топы. Это были базовые вещи, но ярких, веселых расцветок — розовые, оранжевые, желтые. По пятницам в обеденный перерыв я ходила на рынок Портобелло, потому что он находился рядом с моей конторой, и там свела знакомство с продавцом ткани по имени Сол Джексон, который был чуть старше меня. Он стал называть меня мисс Пятницей, и мы подружились.
— Привет, мисс Пятница! — говорил он. — Чем планируешь заняться в выходные?
— Оттягиваться на полную катушку! — со смехом отвечала я.
Сол помог мне обзавестись субботним прилавком, чтобы я могла продавать свои изделия. Каждую неделю уходило все подчистую. Я шила и детскую одежду — сынок вертелся рядом, помогал, демонстрировал. Но с деньгами было по-прежнему туго, мы с трудом сводили концы с концами. Мы с сыном обитали в мерзкой квартирке, владелец которой был форменный урод и постоянно домогался до меня. Этажом ниже держали немецких овчарок, которые вечно лаяли, а выше располагался бордель…»
