Именно поэтому я выхожу из дома с небольшим запасом времени, чтобы заскочить к Пенни. Как и предполагалось, услышав про субботнюю выходку, она заходится от хохота.
— Пожалуй, это самая потрясающая байка из всех, что я слышала, — говорит подруга.
— Думаешь, я слетела с катушек?
— Еще как! — гогочет она. — Но ведь никто не пострадал. Это был всего лишь безобидный омлет.
— Ну да. Вот если бы я запустила ему в лобовое стекло банкой с консервированной фасолью, тогда другое дело, — киваю я.
— И я одобрила бы это, — улыбается Пенни. — Значит, ты все еще на него сердишься, да?
— Наверное, не следовало бы, — выдыхаю я. — Полгода, как он ушел, и мне следовало бы привыкнуть и относиться спокойно…
— Что значит «следовало бы»? — вопрошает она. — Ты чувствуешь то, что чувствуешь, Вив. И не надо оправдываться или просить прощения.
— Ну да, — киваю я, радуясь, что Ника нет дома. Мне не хотелось бы, чтобы он считал меня какой-то маньячкой. — Иногда на меня накатывает страшная злость, и я ничего не могу с собой поделать.
— Это понятно, — она касается моей руки.
— А вдруг, Пенни, я никогда от нее не избавлюсь? — спрашиваю я. — Что, если остаток жизни при мысли о нем я буду приходить в ярость, ненавидеть его и испытывать желание забросать его любимую машину омлетами? Я так не выдержу. Он — отец Иззи и всегда будет рядом, хочу я того или нет…
— Послушай, — говорит она, — ты же не всегда такая, верно? Большую часть времени ты проявляешь завидное спокойствие и здравомыслие.
— Я бы так не сказала, — я утыкаюсь взглядом в пол.
— Ты про омлет? Ну, взбрела тебе такая блажь, ты и побежала. Но ведь никто не пострадал.
— Надеюсь, — говорю я, испытывая острую потребность поведать ей о том, что послужило настоящим «триггером» — как я расстроилась из-за отказа музея на предложение, а Энди не понял, почему это было настолько важно. — Только Нику не говори, пожалуйста, — напоследок прошу я.
— А почему? — спрашивает она.
— Потому что он не одобрит. Решит, что я сумасшедшая.
— Быть того не может, но ладно. — Пенни усмехается и прижимает палец к губам. — Я — могила.
Я ухожу, пытаясь выбросить все из головы и радуясь при мысли, что Иззи скоро будет дома, а значит, в обозримом будущем мне удастся сохранить почву под ногами. К тому времени, когда я добираюсь до скаутской «хижины», автобус еще не пришел. Звонит телефон — я вздрагиваю, надеясь, что это не Энди, но номер незнакомый.
— Добрый вечер, это Вив? — Голос женский, и выговор не шотландский, а северноанглийский. Тон теплый, дружеский и деловитый.
— Да, слушаю.
— Это Ханна Джефферс из музея. Я отправляла вам имейл насчет вашего предложения.
— А, да.
— Простите, — добавляет она, — мне кажется, я послала его в спешке.
— Все в порядке, — говорю я.
— У нас тут случилась проблема — произошел вопиющий акт вандализма, и это, прямо скажем, было совсем некстати. Впрочем, это всегда некстати. — Она делает паузу.
— Да, Айла рассказывала. Ужасно. Мне очень жаль, что это произошло.
— Да, так вот… Я еще раз его посмотрела — я имею в виду ваше предложение. У вас найдется время, чтобы мы могли обсудить его?
Сердце бьется быстрее.
— О! Э-э, да, конечно, — говорю я, стараясь сохранять спокойствие.
— Айла сказала, у вас полный рабочий день?
— Да, но я легко могу выкроить время…
— Мне бы не хотелось вас утруждать. Я уверена, вы очень заняты…
— Никаких проблем. Я могу взять отгул или больничный… — И кто меня за язык тянул? — Нет, обычно я так не делаю, но если надо…
— Не надо, — говорит Ханна с ноткой веселья в голосе. — По четвергам мы открыты допоздна. Если вам удобно, я могу задержаться, и мы могли бы поговорить.
Я отвечаю не сразу, стараюсь прийти в себя и делаю вид, будто мысленно ищу «окошко» в своем плотном графике.
— Речь идет про этот четверг?
— Если вам удобно. Скажем, в половине седьмого?
— Да, — быстро и деловито отвечаю я, — мне подходит.
Четверг, 1 октября
— Вив? — спрашивает Энди. — У тебя есть минутка?
— Только чтобы съесть ланч, — говорю я. — А что?
— Э-э, ну… не знаю, как сказать.
Сердце начинает гулко биться. Пожалуй, лучше подняться в столовую по лестнице, чем на лифте — так удобнее разговаривать.
— А в чем дело?
— Э-э… Я не хотел ничего говорить. Думал спустить на тормозах. Но я считаю, э-э… мне это не дает покоя, и нужно с тобой побеседовать.
Я останавливаюсь и гляжу в окно на унылый, ничем не примечательный вид.
— Так о чем речь?
— Я за тебя переживаю, — он вздыхает.
— Что? И почему ты за меня переживаешь?
Вряд ли дело в омлете — это было три дня назад. Подозревай он меня, уже давно раскололся бы. Может, не стоило грузить его проблемами с музеем? Поделом мне за то, что дала слабину и пустилась в откровения.
— Просто мне кажется, с тобой что-то не так, — бормочет он.
— Все в порядке, Энди. И если это все, то я лучше пойду и съем ланч…
— Погоди, Вив… Извини, если это тебя заденет, ладно?
Меня начинает подташнивать. В рейтинге «самых нервирующих фраз» эта занимает верхнюю строчку.
— Но тебя видели, — добавляет он. Эта фраза из строчки № 2. — Ночью в субботу, около полуночи.
— Ты о чем?
Это была не я. В это время я уже лежала в кровати, читала и пила чай с ромашкой.
— Видели, как ты нетвердым шагом прошла по улице возле моего дома, затем сунула руку в хозяйственную сумку и прилепила под «дворник» моей машины какую-то яичную стряпню.
Я открываю рот. Можно возмутиться: «Да как ты смеешь утверждать, что я опущусь до такой глупости?!» Но у меня язык не поворачивается. Мимо по лестнице спешат коллеги, я им улыбаюсь и стараюсь выглядеть нормально — не та ситуация, чтобы изображать притворное негодование.
— Какую-то… яичную стряпню? — спрашиваю я.
— Да, так мне сказали. Типа тортильи.
— Тортильи?
А что, слово «омлет» уже под запретом?
— Послушай, Вив, — частит Энди, — я не хочу разводить скандал. Никто не пострадал, так что вопрос не в этом. Дело в… тебе.
— Ты это о чем? — тихо спрашиваю я.
— Я за тебя переживаю! — восклицает он, переходя на покровительственный тон. — Ты напилась — ладно, с кем не бывает…
