Он откашливается, и между нами повисает неловкая пауза, что как-то глупо. Девять месяцев назад мы жили под одной крышей, ходили по дому голышом, почесывали задницы, стригли ногти на ногах, сплевывали в раковину, когда чистили зубы, — словом, занимались всякой неприглядной физиологией.
Мы даже ходили в туалет в присутствии друг друга. Не по-большому, конечно, но по-маленькому — точно. В пору влюбленности мы обещаем себе, что такого никогда не случится и мы не станем одной из тех пар, которые беспечно писают друг перед другом и между делом болтают о том, что мусор теперь вывозят по пятницам, а продуктов на ужин почти нет.
— Вив? — Звук его голоса возвращает меня в настоящее.
— Да?
— Дай мне адрес той женщины из магазина.
— Нет, Энди. Я ценю твое желание помочь, но это дурацкая затея.
— А помнишь, как ты выманивала у меня мой адрес?
— Э-э… и что?
— Я знал, что на самом деле ты не собиралась пересылать мне почту, — заявляет он. — Что могло быть такого важного, что не могло подождать до моего возвращения с Лох-Файн?
— Что-нибудь могло быть… — я пожимаю плечами.
— Это была макулатура из кредитных компаний и буклет с рекламой теплиц. Очень срочная почта, ничего не скажешь. Ты просто хотела выяснить, где я живу, чтобы провернуть операцию с омлетом.
— Вовсе нет. Тогда у меня и в мыслях не было…
— Просто дай адрес, Вив.
Он стоит с ожидающим видом.
— Ладно, — неохотно говорю я. — Если ты так настаиваешь.
Энди наконец уходит, а я, уложив Иззи, отправляю сообщение Трише из «Обожаемого винтажа», что пончо заберет Энди (без лишних подробностей) завтра в полдень.
«Отлично, — пишет в ответ она. — Я буду ждать».
И сейчас в тихом, уснувшем доме я размышляю о том, правильно ли я поступила, позволив себе больше не сердиться на него. Когда это безумие только началось, да, впрочем, и потом тоже, я искренне думала, что никогда не смогу переступить через боль. Что я всегда буду ненавидеть его и никогда не смогу завязать отношения с другим мужчиной. Что он уничтожил часть моей души, отвечающую за любовь. Я была убеждена в том, что он, вкупе с потной гормональной перестройкой, поставил крест на моей способности приблизиться к кому-нибудь и что теперь я обречена быть одной, в липкой пижаме, в мокрой постели.
Сейчас я больше так не считаю. Я вспоминаю о Нике, который снимал меня сегодня, о том, как легко мне было и с какой увлеченностью я рассказывала о проекте — нашем проекте. Я стараюсь не думать о том, что он вернется в Новую Зеландию, ну, потому что мне нравится, что он находится рядом.
Пищит телефон — я хватаю его, ожидая, что это Ник звонит с каким-нибудь предложением или комментарием по поводу фильма или показа. Но, к моему разочарованию, это Энди с предложением купить новую газонокосилку, потому что «старушка уже на последнем издыхании, Вив».
Я решаю, что состояние газонокосилки — не его проблема. Я сама могу купить ее, когда захочу, и сама могу косить лужайку. Я могу это делать не хуже его, он еще увидит. Но в глубине души меня трогает его заботливость, и когда я пишу в ответ: «Ладно, спасибо», мне вдруг приходит в голову, что мужчина, который когда-то назвал меня рептилией и в день рождения дочери отказался сходить за льдом, вообще-то способен быть добрым.
Глава тридцать шестая
Воскресенье, 17 ноября
Утром я звоню Нику узнать, вернулась ли Пенни, но нет, она еще не появлялась. Ощущение такое, точно я контролирую подростка, и я напоминаю себе, что она взрослая женщина, которой, естественно, хочется провести время со своим бойфрендом и чтобы подруги ей не надоедали. И не важно, что мне срочно нужно рассказать ей о проекте. В частности, я надеялась, что она согласится пойти со мной на встречу с предполагаемыми моделями для показа. Но сейчас Пенни вне зоны доступа — хотя мобильный у нее имеется, но включать его она отказывается. Поэтому я отправляюсь в музей одна.
Я встречаюсь с четырьмя актрисами в маленьком многолюдном кафе, умиляюсь их теплому приему и тому, насколько им памятна наша совместная работа на «Стеклянном зверинце». Тогда у нас разыгралась целая драма: выяснилось, что двое актеров, у которых были партнеры, имели интрижку — разыгрался публичный скандал, и мы остались без главного героя. Еще была паника из-за яркого платья, которое идеально сидело на нашей примадонне, а потом за четыре часа до прогона почему-то объявлено «кошмарным», так что пришлось искать замену. Затем, и это уже было из разряда приятных событий, генеральная репетиция переросла в спонтанное празднование дня рождения — я принесла торты и шампанское, и мы гуляли до четырех часов утра. Но стоит ли удивляться, что эти женщины помнят то время? Я ведь помню — тогда, несмотря на постоянный стресс, я обожала свою работу, а с тех пор прошло всего десять лет. Сейчас кажется, что это было в прошлой жизни, и я стала другим человеком, хотя в глубине души, пожалуй, осталась прежней.
— Модный показ — это здорово, — объявляет Шарлотт. Ей под сорок, и у нее копна кудрявых рыжих волос, обрамляющих бледные щеки.
— Я тоже за, — говорит ее подруга Сэммиа. — Только, чур, мне брючный костюмчик, а не мини.
— Жуткого мини в коллекции нет, — улыбаюсь я. — Это же семидесятые, а не шестидесятые…
— А как насчет шорт? — с опаской спрашивает она.
— Ах да, — улыбаюсь я. — Есть парочка, но мы сделаем так, чтобы все демонстрировали комфортную для себя одежду. У нас будет генеральная репетиция, и принципиально важно, чтобы все чувствовали себя удобно в своих нарядах.
— Жду не дождусь, — усмехается Сэммиа. — Моя мама в свое время делала покупки в «Мисс Пятнице». Можно ей прийти?
— Конечно! — восклицаю я. — И все приходите с гостями. Это наименьшее, что мы можем сделать для вас в качестве благодарности.
Теперь у нас есть четыре актрисы, младшей из которых, Эрин, двадцать девять, а самой старшей, Грейс, — за сорок. Однако модель зрелого возраста до сих пор не найдена, а время уже поджимает. Афиши и программки сверстаны, и Ханна хочет запускать рекламу. Как только это случится, Пенни обо всем узнает.
— Подождем еще чуть-чуть, — упрашивала я Ханну, — а вдруг пончо найдется. Я считаю, что оно необходимо для афиши. Всего несколько дней, не больше.
Дел, как прежде, по горло, и ночами я просыпаюсь, но не из-за пота, а от стеснения в груди и сердцебиения. Кажется, это называется панической атакой. Старые страхи никуда не ушли, бурлят под поверхностью, хотя в основном мной движут энтузиазм и упрямая вера в то, что все получится так, как я задумала.
К концу встречи у меня есть четыре позитивно настроенные модели, готовые выступить на показе. Они согласны это сделать не ради денег (их по-прежнему нет), а потому, что любят музей и, как Иззи, обожают наряжаться. И это наводит меня на мысль, что в конце концов все, наверное, будет хорошо.
