Тепло, чисто, скорпион в штаны не заползет и змея за жопу не укусит. Кайф же! Наверно, когда-нибудь привыкну, но точно не в ближайшие год-два.
Утром — обычные дела, разводка, отчеты о ночных происшествиях (их отсутствии), и прочие радости рутины.
В итоге выбрался на этаж Клубнички уже во второй половине дня.
Прикидывал, как зайти. Хохлов свалил в лабораторию, Васильев сидел в кабинете, воюя с Министерством обороны, как раз самое время, чтоб застать девочку одну.
И, как оказалось, очень правильную выбрал стратегию.
Клубничка как раз выходит из кабинета, вскидывает на меня спокойный взгляд темных глаз, немного нервно сжимает сумочку, кивает и нацеливается пройти мимо!
Ну уж нет!
— Клубничка… — голос разбойно хрипит, а Катя вздрагивает. Вкусно так. Сейчас надо ее в переговорку… Там потом камеры почищу.
Двигаюсь ближе, дурея от ее огромных шоколадных глаз…
— Катенька, вы все же решили в кафе? Пойдемте вместе! Клянусь, вам там понравится!
Сука! Откуда ты нарисовался???
* * *
— Семен Владимирович, — тут же реагирую на вторжение на мою частную территорию, — я бы хотел побеседовать с Екатериной Михайловной в переговорной.
Хохлов смотрит на меня удивленно, переводит взгляд на Клубничку и, клянусь, облизывается! Облизывается, похотливый скот!
Громадным, просто титаническим усилием воли заставляю себя не сжимать кулаки.
Зубов — ты уже не пацан. Давно уже не пацан. Морды бить на задании нельзя. Тем более, фигурантам. Тем более, еще не доказанным.
— Антон Сергеевич, а что случилось? — Хохлов волнуется и… Кладет руку на хрупкое плечо моей девочки! Оберегает, типа! Сука! Клянусь, я его удавлю сейчас! Тупо удавлю и плевать, что потом будет!
К счастью, Катя соображает явно лучше своего руководителя, потому что шевелит плечиком и выворачивается из-под непрошенной защиты.
— Мне надо уточнить несколько моментов по ее личному делу. Есть вопросы.
— Но… Когда ее кандидатуру одобряли, то вопросов у службы безопасности не возникло…
Ах ты, упорный сукин кот!
Неосознанно сужаю глаза, осматриваю с каменной рожей напряженную, пунцовую Клубничку и недоумевающего Хохлова. И цежу сквозь зубы:
— Проверкой анкет практикантов занимался мой подчиненный, он же упустил Екатерину Михайловну из виду и не подал вовремя запрос на пропуск руководителю ее практики. Он получил взыскание, а я вплотную занялся инспекцией его деятельности. Вопросы не только к Екатерине Михайловне, но и еще к одному сотруднику, из другого корпуса. Сейчас я лично устраняю недочеты. Потому прошу вас, Семен Владимирович…
И вежливо показываю ему направление движения.
А сам смотрю на Катю.
Предупреждающе.
Не открывай сейчас рот, Клубничка.
Сорвусь ведь. Позор будет на мою лысую башку. И на мои пятнадцать лет стажа.
К счастью, Катя опять понимает меня верно. Потому что опускает взгляд и смущенно прикусывает губку.
— Катенька, я вас подожду тогда, вместе пойдем на обед!
Нет, я его все-таки прямо сейчас уебу!
— Спасибо… Семен Владимирович… — мягко мурлычет Катя, — но я уже сказала, что пропущу обед…
Так он не в первый раз предлагает? Ах ты, мерзкое ты мурло! Ну ничего… Ничего!
— Ну хорошо… Катюша, если будут вопросы… И вообще… Вы всегда можете ко мне обратиться.
И смотрит на меня выразительно очень.
Думаешь, что я ее там сожру, что ли?
Правильно, очень правильно думаешь!
— Прошу, Екатерина Михайловна, — очень холодно и достойно указываю, куда идти, киваю Хохлову и тяжело топаю следом за Клубничкой. По пути невольно ведя носом, как хищник, преследующий лань верхним чутьем.
Клубничка сегодня в чем-то длинном и несуразном, непритязательный хвостик темных волос вздрагивает на спине при каждом шаге. А мне хочется толкнуть ее к стене, взять за это хвостик, отогнуть голову так, чтоб было удобней кусать шею.
Пиздец. Хищнические желания, дикие совершенно. И мало мне свойственные.
А тут… Ну реально башню срывает.
Дверь в переговорку учтиво открываю, запускаю Катю, закрываю, не забыв перед этим просканировать коридор. Пусто. Хохлов свалил, почуял все же мою злость.
В кабинете Катя резко разворачивается, хвостик летит, мягко оседая на противоположном плече, глаза горят злобно:
— Что это такое, Зубов? Что ты себе позволяешь, а?
— Что он себе позволяет? — делаю шаг к ней, но Катя стоит, не собираясь поддаваться на мои провокации. Смотрит жестко и неуступчиво.
— Это — мой руководитель практики! Ты что себе возомнил? Я тебе уже сказала, что мы можем общаться здесь только по рабочим вопросам! Эта практика для меня слишком важна, чтоб я ставила ее под угрозу неслужебным… общением с тобой!
— Вот как? Нормально ты с руководителем сдружиться успела, я смотрю! — я говорю вообще не то, что должен. Совершенно не то! Но не могу сдержаться. Она вынуждает! — Когда только успела? На обед вместе ходите, потом куда? В кино? Или эту стадию — к чертям? Можно сразу в койку! Руководитель же!
Несу бред, обидный и жуткий, сам себя со стороны слышу и охереваю. По роже бы себе надавать…
А за Катей не задерживается. Получаю по роже один раз, второй, третий.
Потом спохватываюсь и пресекаю избиение должностного лица при исполнении.
Ее запястье в моей лапе тонкое-тонкое. Легко сломать.
Легко дернуть на себя и впечататься в гневно алеющие губы. И улететь. Моментально, с гарантией невозврата.
Она трепыхается гневно, не хочет позволять себя целовать, но я не спрашиваю. Сука, впервые беру силой женщину! Целую силой, сжимаю силой, не позволяя малейшему стону вырваться, малейшему движению противостоять.
Катя все же умудряется налупить меня по щеке и плечу свободной ладошкой, извивается яростно и бешено, но губы дрожат под моим напором, и сердце стучит так громко, я слышу его у себя в груди!
Кто-то со стороны дико орет: «Остановись, мужик, тормози, мать твою!», но я не слышу воплей подсознания. Слышу только стук ее сердца, гул крови в полностью пустой башке… И мягкий, жалобный стон.
Катин.
Она перестает меня лупить, бессильно царапает шею… И податливо раскрывает губы, позволяя, наконец, взять себя так, как мне давно, с нашей самой первой встречи здесь, хочется.
Эта ее неожиданная слабость, податливость до того сладки, что у меня мозги так на место и не возвращаются.
Зачем им туда, собственно? Им сейчас в другой части тела удобнее и круче.
