— Правда, — кивает Антон, все еще рассматривая меня, и теперь в его глазах что-то мелькает… Узнавание? Да неужели!
Привычная упрямая ярость захлестывает меня (наконец-то!), приходя на смену шоку и растерянности. И мне уже не важно, узнал он меня, или нет. Потому что… Пошел он! Подальше! Как можно дальше! Можно прямо туда, куда в прошлый раз, четыре с половиной года назад!
— Так давайте сделаем это и не будем больше тратить время. Семена Владимировича, ваше и мое.
— Выпиши временный одноразовый пропуск, — командует, наконец, Антон, — я сам провожу Екатерину…
— Михайловну, — договариваю, обмирая опять от осознания, что он меня помнит!
— Екатерину Михайловну к Хохлову.
Если охранник и удивлен, то никак этого не выдает.
Молча идет к будке, Антон вежливо сторонится и жестом предлагает мне пройти через турникет.
Я, стараясь шагать твердо и уверенно, прохожу мимо. И мне кажется, или он в этот момент шумно вдыхает воздух? Словно хочет духи мои почувствовать. А вот облом тебе. Я не пользуюсь духами. Ничем не пользуюсь пахучим с тех пор, как Сонька начала покрываться аллергической сыпью.
Иду, а спину жжет взгляд, теперь уже однозначного узнавания. И внимания.
Ох… Очень надеюсь, что кабинет Хохлова на первом этаже. Ну, максимум, на втором.
Потому что надолго наедине с ним оставаться я пока еще не готова. Понимаю, что надо будет. В конце концов, он, наверно, должен узнать про дочь? Хотя, это тоже под вопросом.
Хотел бы — узнал.
Но сейчас я просто не готова размышлять на эту тему.
Впереди у меня первый день практики в лаборатории Хохлова, и надо на этом сосредоточиться.
Мы проходим через турникет, Антон невозмутимо указывает мне направление.
— Какой этаж?
— Третий. Лифты в самом конце этажа, рядом с лестницей.
Его голос почему-то становится ниже, интимно похрипывает… Или мне так кажется? Я не смотрю на него, просто иду рядом и чуть позади, стараясь не отставать и не вырываться вперед.
Вся сосредоточена только на том, чтоб ставить ногу ровно и правильно, потому что высокие каблуки…
Боже, о чем я думала, когда их надевала?
Увлекаюсь, настраиваясь на встречу с Хохловым и пытаясь привести мысли в порядок, сознательно прячу испуг, удивление, и, черт его возьми, возбуждение от неожиданной встречи со своим прошлым на дальнюю полку, чтоб не мешали…
И потому не сразу понимаю, что мы свернули от лифтов к лестнице, а затем…
Затем широкая лапища ложится на мой локоть и неумолимо тянет в сторону…
В темный закуток под лестницей.
Разговор под лестницей
— Привет, Клубничка, — хрипло здоровается он, упрятав меня в уголок, словно паук муху. Загородив единственный выход своей массивной тушей и отрезав все пути отхода.
— Привет, — сдаюсь я, понимая, что разговаривать придется, отморозиться не удастся. Ну, как говорится, раньше сядешь… — неужели вспомнил меня, господин спецагент?
Ну не могу не съязвить! Слишком зла на него была долгое время. Отголоски этой злости до сих пор, наверно, где-то блуждают, раз выдаю такое.
— О как… Мелкая пакость раскололась? — он мрачнеет немного, но затем усмехается. И взгляд его в полутьме подлестничного пространства кажется немного пугающим и однозначно заинтересованным. Нечитаемость пропадает. Внимание и интерес остаются.
А надо ли мне это?
— Если ты о моей подруге Маше, — спокойно поправляю Антона, — то да. Она сказала. Очень вовремя, кстати. Я как раз в полицию собиралась, требовать адрес морга, куда твое тело отправили.
Опять уколола, все же. Ну не могу сдержаться! Никак!
— Подруга даже… — он хмурится, пропуская мимо ушей мою тираду, — вот как… Ну ладно. Какими судьбами сюда, Клубничка?
— Прекрати меня так называть! И выпусти уже отсюда! Что за манеры?
Я делаю шаг, чтоб обойти его и выскользнуть из замкнутого пространства, где становится совершенно нечем дышать, но Антон легко ставит на моем пути здоровенную руку, пресекая попытки бегства, и мягко ведет носом по макушке. Ой… У меня мгновенно ослабевают коленки, дыхание перехватывает от такой близости.
И тело глупое сразу вспоминает не только то, что между нами было, но и сны мои дурацкие, недавние… С его проклятым участием!
Ну нет!
Нечего, нечего позволять такое!
Позволила один раз — и что?
И ничего. Тем более, что не один раз. Тем более, что сама хотела, аж трусики не держались на заднице!
Одно только воспоминание о том, насколько я была глупая малолетняя овца, приводит в чувство моментально. Взбадривает, похлеще ведра ледяной воды после парилки.
— Я ведь и закричать могу, — бесстрашно задираю подбородок, потому что мои десять сантиметров каблуков вообще не спасают ситуации. Он — все такой же здоровенный, я — все такая же мелкая. Здесь у нас стабильность.
— Зачем? — удивляется он, — мы же разговариваем просто.
— Ты меня удерживаешь силой!
— Клубничка, давай без патетики, — морщится он едва заметно, — просто здесь нет камер, можно спокойно поговорить.
— Нам не о чем говорить. Ты мне в прошлый раз все очень даже четко прояснил.
— Черт… Клубничка, если тебе коза белобрысая все рассказала, то ты должна понять…
— Я понимаю. И давно уже не думаю на эту тему ничего.
— А я думал. О тебе.
И вот тут, судя по всему, от меня ожидается мокрота в глазах и трусах заодно.
Но то ли грубое очарование Антона поблекло со временем, то ли я стала сильнее, но от настолько дешевого подката лишь злость пробуждается.
Хочется заорать, нахлестать его по щекам… А затем…
Ничего!
— Хорошо, — спокойно отвечаю явно не то, что от меня ожидается, — могу я теперь пройти? У меня сегодня важный день.
— Да, я слышал, первый день практики. У Хохлова. Как ты живешь, Клубничка?
— Прекрасно.
Он не делает движения, чтоб выпустить меня, я боюсь настаивать и прорываться силой. Потому что не прорвусь. Прикоснусь к нему, запутаюсь в себе, сгорю опять… Как дурочка малолетняя когда-то сгорела.
Может… Может, попробовать с ним хотя бы диалог наладить? Мне еще здесь практику проходить… И, затем, при удачном раскладе, аспирантуру…
Поздравив себя с появлением мозгов на их законном месте, в голове, то есть, облизываю губы и спрашиваю довольно миролюбиво:
— А как ты здесь вообще?.. Тоже задание? — и невольно отступаю назад, краснея все-таки под его жадным взглядом, устремленным на мои губы. Зачем облизывала?
