— Это ты так думаешь, дурак, — Савин успокаивается так же быстро, как и до этого заводится, — глаза выпучил, наверно, как увидел ее, и забыл про все на свете. Думаешь, ты первый, кто в медовую ловушку попадает? Так они нас и ловят, сучки, на ноги раздвинутые…
— Это не про нее, — хмуро отвечаю, отбрасывая документы и хлопая себя по карманам в поисках сигарет.
Савин молча кидает мне через стол пачку.
Я достаю, подкуриваю, потом, спохватившись, смотрю на генерала.
— Да кури, чего уж там, — машет он и падает в кресло, — мне тоже дай.
Кидаю обратно пачку, встаю, чтоб дать прикурить.
Полминуты сидим и молча дымим, успокаиваемся.
— Ты, Зубов, совершенно неподходящий для разведки сотрудник, — говорит Савин, задумчиво разглядывая клубы дыма над собой, — у разведчика задание должно всегда быть на первом месте. Чему вас в ваших гребанных академиях теперь учат только…
— Неподходящий, отправляйте в отставку, — бурчу я, — только женщину мою освободите, не при чем она.
— Естественно, не при чем, — усмехается Савин, а я давлюсь дымом от неожиданности, роняю сигарету и пялюсь на спокойного генерала ошарашенным взглядом.
— Нихрена себя в руках не держишь, дурак, — комментирует мои действия Савин, — в самом деле, вопрос о профпригодности стоит остро…
— Не понял…
— Да куда тебе…
Стук в дверь, а затем, с небольшой паузой, поворачивается ручка, и на пороге возникает длинный светловолосый пиздюк, из-за которого у меня сегодня оставшаяся, не добитая Клубничкиными выходками половина головы навсегда останется седой.
И не один появляется!
Рядом с ним держится за руку… Сонька!
Правда, увидев меня, тут же бросает ладонь шпиона, мать его, и кидается ко мне с писком:
— Папочка!
Я обнимаю ее, сажаю на колени, Воротов спокойно проходит в кабинет. А генерал с изумлением смотрит на нас с дочерью.
— Это еще что? Зубов, какого хера?
— А с кем мне ее оставлять? — раздраженно бурчу я, — ее мать вы забрали. И не выражайтесь при ребенке. Пожалуйста.
Савин ошарашенно переводит взгляд с меня на Соньку, потом обратно, затем смотрит на Воротова, с совершенно невозмутимой, равнодушной рожей стоящего возле генеральского стола.
Немая пауза заканчивается тяжелым выдохом Савина:
— Цирк с конями, черт…
Скорее всего, он хочет высказаться гораздо грубее, но идет мне навстречу, не ругаясь при Соньке.
— Откуда ты ее привел? — спрашивает он, наконец, у Воротова.
— Из коридора, — пожимает тот плечами, — я ее узнал, это дочь подруги моей сестры, Марии. Вы должны ее помнить.
Генерала основательно перекашивает, судя по всему, он Машку прекрасно помнит. И помнит, сколько геморроя из-за нее поимел. Я при этом уже не присутствовал, меня значительно раньше услали в африканские ебеня, но слухами земля полнилась…
— То есть, Кудрявцева и тебя знает? Это что за ебанн… Санта-Барбара?
— Нет, подозреваемая меня не видела никогда, но я ее видел, на фотографиях, которые присылала сестра. И девочку тоже видел. — Все так же равнодушно, словно робот, информирует Воротов.
— А в коридоре она с кем сидела?
— Одна. Под присмотром охраны.
Савин переводит взгляд на меня:
— Ты, Зубов, просто отец года, бл… Черт! Ладно, свободен, иди дочь домой вези.
— Она посидит, дождется, когда ее маму освободят, — упрямо отвечаю я, не двигаясь с места.
Сонька, осознавая важность момента, тоже сидит тихонько, только глазками внимательно стреляет по сторонам. Моя девочка.
Савин, естественно, совершенно не привыкнув к такому со стороны подчинённых, набирает воздух в грудь, чтоб отправить меня подальше, и, возможно, при помощи охраны даже, но Воротов перебивает начальственный настрой, выкладывая на стол документы.
— Как я и предполагал, самодельный жук. Поставлен сравнительно недавно, причем, не только там, но и еще в нескольких машинах, включая машину начальника лаборатории. Технология, насколько я могу судить, а точнее скажут эксперты, другая, отличается от того, что было полгода назад. Тогда имел место быть просто банальный слив, причем, на старых носителях. А здесь совершенно другая система.
— Кудрявцева все же? — интересуется Савин, просматривая данные.
— Не думаю. Теоретически, у нее был доступ ко всем машинам, где найдены устройства, и установка произошла примерно в то же время, когда она приступила к работе в Центре…
— Это не она! — вмешиваюсь я, не выдерживая.
О чем они, блядь, говорят?
Сонька вздрагивает от моего рыка, а затем успокаивающе кладет ручку мне на предплечье.
— Папа, не кричи…
Савин косится на меня:
— Зубов, свободен. Завтра с утра ко мне. Будем решать, как работать дальше.
— Я не уйду без жены!
— Хорошо, Зубов. Тогда ты к ней сейчас присоединишься, — жестко отвечает Савин, — а девочка твоя пойдет в детскую комнату. А потом в спецприемник. Хочешь? Нет? Домой!
Я ловлю внимательный взгляд Воротова, затем подхватываю Соню на руки и молча выхожу из кабинета генерала.
Даже дверью не хлопаю.
Воротов
Воротов появляется у меня уже поздно ночью.
Я успеваю уложить Соньку, без конца спрашивающую, где мама и когда она придет. Каждый такой вопрос бьет меня по морде сильнее, чем любой реальный противник.
И заставляет бессильно сжимать кулаки. Потому что ударить в ответ некого.
Впервые я ощущаю себя настолько беспомощным.
Вроде как жизнь меня не раз раком ставила, начиная с того пожара, где погибла мама, и заканчивая недавними событиями в Африке…
Но никогда, вот никогда я не чувствовал себя… Настолько никчемным, что ли?
Ненужным.
Моя Клубничка, моя девочка сидит сейчас в камере, с ней разговаривают разные ублюдки, а уж я прекрасно знаю, как они могут вести допросы, как они могут давить, унижать, запугивать…
Она сидит там. Совсем одна против них, и я нихрена не могу сделать!
Вопрос: нахера мне все мои звания, регалии, опыт этот блядский? Если я не могу вмешаться, когда это необходимо?
Соня сонно ворочается во сне, кривя губки. Сейчас заплачет!
Подхожу к ней, присаживаюсь на корточки перед кроватью.
Глажу по мягкой нежной щечке.
Маленькая такая. Очень маленькая. Особенно на контрасте с моей здоровенной кроватью. Плотнее укутываю ее одеялом, подкладываю со спины подушки, чтоб было удобней.
