Кайдаш не просто поучаствовал в его зачатии, хотя биологическими родителями стали совсем другие люди. Неизвестно кто. Никаких личных данных на донорском материале не значилось, только физиологические: возраст, расовая принадлежность.
Он нарочно соединил азиатскую и европейскую кровь ‒ так захотелось ‒ и дальше не полагался на природу с её вроде бы идеально отточенной технологией развития. Кайдаш сам формировал эту жизнь, долго, тщательно и целенаправленно, сообразно собственным строго определённым представлениям. Можно сказать, вылепил из единственного доступного ему материала. Но не по своему подобию, наоборот. Пытался по сравнению с собой, сотворить существо более совершенное, более сильное, менее уязвимое. Идеальное.
Но никто не пожелал воспринимать детище Кайдаша как сверхчеловека. Наоборот, ему и в привычном человеческом отказали, считали низшим созданием. Скорее, даже инструментом, удобным приспособлением в своих руках. Обратили его невероятные возможности в сторону разрушения, сделали не защитника, а убийцу.
А ведь Кайдаш заранее мог предположить, что именно так и получится. Потому что так получалось всегда.
Благие намерения. Про них ведь недаром сложилось противоречивое мнение. Кайдаш вымостил ими свой собственный ад. И не только свой.
Хотел, как лучше. Но знал ли он, что лучше на самом деле?
Разве вот это ‒ хорошо? Да и просто ‒ нормально ли?
Человеческий ребёнок, развивающийся словно растение в теплице. Без матери, без свободы. Без чувств.
Кайдаш всё-таки пришёл сюда, в бокс, где находился последний образец. И теперь стоял возле прозрачной пластиковой камеры, похожей на кокон, внутри которой лежал ребёнок. Уже основательно подросший ‒ восемь месяцев. И дальше проживёт, станет взрослым.
За год вместе с ним родилось ещё трое. Двое оказались нежизнеспособными, умерли в первые часы после родов. Третий продержался почти месяц. Но с самого начала понимали: он тоже долго не протянет. Поддерживали жизнедеятельность из чистой благотворительности и совершенно спокойно восприняли его смерть.
Один из четырёх ‒ уже неплохой результат.
Малыш почти не шевелился. Погружённый в искусственный сон, иногда двигал ручками и ножками, поворачивал голову. Даже глаза приоткрывал, но не затем, чтобы проснуться. Самопроизвольные мышечные сокращения.
Во всяком случае с предыдущими детьми так было. Значит, и с этим должно.
Но в присутствие Кайдаша он даже ни разу не шелохнулся. Зато под ним непрерывно перетекала специальная сыпучая субстанция. Что-то вроде мелкого песка. Чтобы свести к минимуму соприкосновение с твёрдой поверхностью, чтобы уменьшить давление на тело. Малыш словно покачивался на поверхности воды.
Почти идиллическая картинка. Даже немного сказочная из-за прозрачного бликующего на свету корпуса камеры, будто бы хрустальной или вообще бриллиантовой. Дело портили только многочисленные проводки и трубочки, соединяющие малыша с различной аппаратурой. И не все они крепились присосками или, как обычные капельницы, через введённые в кровеносные сосуды иглы. Некоторые выходили прямо из тела.
Шрамов от них не останется. При свойственном образцам уровне регенерации заживут быстро и бесследно. Главное, благополучно пережить все изменения, дотянуть до того момента, когда уже не понадобится аппаратура, тонко регулирующая процессы в организме и способная поддержать его в случае кризиса, когда уберут провода и трубки, разрешат существовать самостоятельно.
Если это можно назвать «самостоятельно».
Дверь бокса бесшумно отъехала в сторону, вошёл лаборант в светло-синей униформе. Увидев Кайдаша, остановился.
‒ Что-то не так?
Кайдаш растерялся. Он не знал, как обосновать свой приход, не говорить же, что заглянул просто так. Поэтому выдал весьма расплывчатое:
‒ Хотел данные уточнить.
‒ Какие? ‒ лаборант напрягся.
Почему? Боялся, что начальство заметит какую-нибудь ошибку или начнёт упрекать в недобросовестности? А, может, присутствие Кайдаша здесь уже нежелательно?
‒ Нет-нет, не беспокойся, ‒ старательно заверил подчинённого Кайдаш. ‒ Я уже узнал всё, что хотел. А ты… зачем тут?
‒ Ну как же? ‒ в голосе лаборанта прозвучали сразу и обида, и недоумение, и самоуверенное превосходство. ‒ Сейчас как раз очередная инъекция.
Подошёл к нужной капельнице, повернул краник.
Совсем тоненькая трубочка с тёмной прожилкой внутри. Сразу даже не определишь, какого она цвета: красная, коричневая или даже чёрная. И движение жидкости незаметно для глаз.
Электронный дозатор отмерил нужный объём, совсем крохотный, меньше миллилитра, и подал сигнал. Лаборант послушно перекрыл подачу.
Подействует не сразу. Кайдаш прекрасно знал. Пока разбежится по крови, начнёт взаимодействовать, пройдёт несколько минут. Потом дыхание участится, начнутся судороги. Совсем слабенькие, выраженные в лёгком подёргивании пальчиков, движении глазных яблок, заметных сквозь закрытые веки. Как в фазе быстрого сна.
Не хотелось за всем этим наблюдать.
‒ Я пойду, ‒ сообщил Кайдаш лаборанту. Тот даже головы не повернул, следил за показаниями аппаратуры. Только бросил отвлечённо:
‒ Да. Конечно.
Наверное, ещё и вздохнул с облегчением.
Неужели его ни капли не смущает то, что он делает?
А чему удивляться? Кайдаша раньше тоже не смущало.
Домой Кайдаш не торопился, хотя было уже очень поздно, за полночь. Сидел с чашкой чая, но не пил. Неосознанно водил пальцем по краю, замыкал круг за кругом, бездумно смотрел на застывшие изображения на нескольких включённых мониторах.
Здесь наблюдение велось в основном не за коридорами или переходами, а за рабочими помещениями. Чтобы находиться в курсе проводимых исследований и следить за подопытными существами.
Картинки казались фотографиями, а не видеосъёмкой в реальном времени. Без людей всё мёртво застывало. А народу сейчас по минимуму. Охрана снаружи здания, в отдельных помещениях, а внутри ‒ пара дежурных лаборантов. Возможно ещё кто-то, корпящий над отчётами или доделывающий опыт. И Кайдаш.
Нет, ещё образцы. Но они всегда находились здесь, даже старшие. За исключением редких моментов. И мониторы наблюдавших за ними видеокамер в данный момент были выключены.
Кроме одного. Но та комната тоже была пуста. Тоже безжизненна.
Сейчас Кайдаш по-другому воспринимал угрозы Ши в адрес своей семьи. Возможно ошибался, выдавал желаемое за реальность, но чем дальше, тем сильнее крепла уверенность: они не были настоящими. Они прозвучали только затем, чтобы в случае необходимости Кайдаш мог оправдаться.
Помогал не по собственной воле, по принуждению. Шантажируемый безопасностью близких людей. И, конечно, не получилось проигнорировать. Ведь никто лучше Кайдаша не знает, на что способен этот парень. Для него не существует моральных норм.
