Хотя… вряд ли это истинный облик. Если он вообще существует. Каждый видит то, что нарисовано в его воображении. А по-настоящему…
По-настоящему узнает потом. Когда пересечёт черту в сопровождении Мрачного жнеца. Только там вряд ли окажется материальный объект. Нечто другое, состоящее из…
Вот ведь маразм. Ударился в эзотерику. Самое время ‒ размышлять о сущности жизни и…
«Он» или «она» ‒ не имеет значения. «Оно» тоже, наверняка, подойдёт. Потому что смерти без разницы. Да ‒ смерть. Его обещанный покровитель. Пришёл заступиться?
Или это бред истощённого загнанного разума.
Оно надвинулось, и не получилось отпрянуть, как у призрачных псов. Да и желания особо не возникло: отступать, отодвигаться. По-прежнему притягивало. Необъяснимостью, неизвестностью, странным желанием разузнать: а что там, за гранью? Посмотреть хоть одним глазком.
Дыхание перехватывает, страшно, а всё равно. Любопытный мальчишка, делающий отчаянный шаг в непроглядный мрак подвала.
Но ничего не увидел, утонул в темноте. Ослеп, оглох, никаких чувств. Только ощутил, как чужая рука скользнула по лицу. Ото лба до подбородка. Пять пальцев, тонких, ласковых, а в них то ли огонь, то ли обжигающий холод. Пока двигались вниз, легонько надавили на веки. Словно покойнику глаза закрыли.
Ну да, наверное, так и есть. Провидица отчасти права. «Она никому тебя не отдаст». Заберёт собственноручно, не используя посредников. Сейчас, прямо сейчас.
А, может, уже? Откуда ему знать, как там, на той стороне? Что дальше?
Рука исчезла, тьма поблёкла до цвета пепла, колыхнулась, выгнулась складкой, словно ткань. А ведь это и есть ткань. Или что там? Глубокий капюшон, прямо перед лицом Ши.
Край чуть приподнялся, открыв острый подбородок и прямую линию рта. Тонкие бледные губы дрогнули, кажется, попытались изобразить улыбку, но безуспешно. Длинная прядь волос мелькнула в глубине тени. Такая неестественно белая, будто луч света.
Да что это? Его отражение? Или… или…
Он сам отражение. Другой или другого. Не имеет значения. И все странности во внешности: бесцветные волосы, чёрные как бездны глаза, отсутствие мимики ‒ не побочные эффекты модификации. Клеймо хозяина. Отметина, оставленная ещё в глубоком детстве, когда едва удержался на краю, выжил чудом.
Нет, не чудом. Особым покровительством. «Она уже давно считает тебя своим».
Всё-таки бред. Он же вроде только что стоял на ногах. А сейчас, получается, лежит. На спине. Голова запрокинута, и небо перед глазами. Звёзды. Мерцают, подмигивают. Дразнят.
Он, что, сознание потерял, упал? И всё привиделось? Охотники, призрачные псы, странная сущность.
Мёртвым ведь не должно быть холодно, твёрдо и неудобно? Мёртвые не чувствуют усталости? А он устал. Невыносимо устал. Так, видимо, живой.
Под ним асфальт, жёсткий, шершавый. Нет бы травку выбрать. Ши шевельнул пальцами на руках, удостоверился, что может двигаться. Но что-то не тянет. Было бы хоть чуточку уютней, лежал бы и лежал, пялился в небо.
И в который раз хочется, чтобы рядом оказался кто-то. Вполне определённый. И опять глупые мысли: вот закроешь глаза и сразу почувствуешь желанное присутствие. И ведь попробовал даже, закрыл, мысленно смеясь над собой, всё равно попробовал и закрыл. И обломался, само собой. Тоже в который раз.
Да и вообще, что-то в последнее время он слишком часто и много валяется. И не для того, чтобы отдохнуть.
Но ведь это не так важно, сколько раз ты упадёшь. Главное, не забывать подниматься. А он поднялся, уже. Выпрямился, осмотрелся по сторонам. А вокруг никого. Совсем-совсем никого.
Странно. Всё странно. Ведь не могло быть правдой то, что он видел и чувствовал.
Нет у смерти материальных воплощений, и не заступается она ни за кого. Как там настоятель вещал? Не свет ‒ не тьма, не добро ‒ не зло. Равнодушна и беспристрастна. Всегда. Ко всем.
Просто у Ши крыша окончательно съехала, и он в приступе безумия покрошил и охотников, и собак, а теперь ничего не помнит. Но должно же что-то от них остаться, а вокруг пусто. Или ещё хватило сил уйти подальше, и только потом вырубиться.
Да плевать, как всё случилось. Не бродить же по округе в поисках доказательств, не анализировать бесконечно события. Бред анализу не поддаётся. Но и успокоиться никак не получалось, просто отмахнуться и двигаться дальше.
Себе-то Ши кажется живым. Но вдруг со стороны всё смотрится по-другому? Если он, как тот парень в лесу ‒ одновременно существует и не существует. О чём он говорил? «Меня никто не должен видеть до срока». Для себя он есть, для остальных его нет. И что теперь? Отловить первого встречного, спросить: «Как я выгляжу? И, вообще, ты меня замечаешь?»
И станет ещё одним психом больше. После подобного представления в ночи. Да и пусто кругом.
Главное, не слететь с катушек. Глупо, но нужно как-то себя убедить.
Ши выхватил кинжал, полоснул лезвием по ладони. Ах, чёрт! Но, однозначно, фраза «всё равно ничего не чувствую» к его ощущениям не подходит. И рана мгновенно не затянулась. Неуязвимостью его тоже не одарили.
Хватит уже, хватит, достаточно. Он ‒ живой. Вопреки здравому смыслу ‒ живой. Ши вытер кровь о брюки, сжал руку в кулак и в третий раз мысленно повторил: «Живой».
Хотя опять балансировал на самом краю, удержался, не выпал за грань. В прошлый раз Вит вмешался, подарил отсрочку.
Нет. Нет. Не подарил. Выкупил. Слишком дорогой для себя ценой. Слишком-слишком дорогой. А нынешнее вмешательство. Чем придётся заплатить за него?
Глава 20. Не страшнее одиночества
Непонятно, что в последнее время происходит. Вроде бы хорошо здесь: тихо, спокойно, природа, и дом со всеми удобствами, и хозяйка замечательная, словно родная бабушка, а сбежать хочется. Наспех собраться, покидав в сумки вещи, и сбежать. В тягость уже чужой уют. Не потому, будто с ним что-то не так, а именно из-за того, что чужой.
Домой хочется. Не просто в дом под крышу, а именно домой, в родную квартиру. И чтобы папа снова рядом, и чтобы…
Данька завозился, закряхтел в кроватке. Он тоже странный в последнее время. То спокойный-спокойный, никаких лишних забот с ним, а то…
Нет, не ревёт целыми днями, но и почти не спит, просится на руки. И развлекать его особо не надо, сам будет возиться с игрушкой или перебирать пальцы, но обязательно сидя на чьих-нибудь коленях: на Кириных, на бабушкиных или даже на хозяйкиных. Не желает оставаться один, находиться на расстоянии.
Кира и сейчас долго держала его на руках, всего десять минут назад уложила, крепко спящего. Неужели так быстро просыпаться собрался?
Не проснулся всё-таки. Повозился, повернулся на бок и затих.
