Отец не обрадовался, ещё и добавил под финал разговора:
‒ Только, пожалуйста, давай без твоих вечных выкрутасов.
Словно бензина в костёр плеснул.
Хотя, реально, приём оказался жутко скучным и пафосным, даже придумать не удалось, что бы сотворить. Кругом сплошные индюки и курицы, раздувают зоб об осознания собственной значимости, растопыривают перья. И желания всколыхнуть этот птичник ‒ на нуле. Никакого интереса. Ну, разлетятся в разные стороны, ну, закудахчут. И папочка с ними, громче всех: «Лана, я же тебя просил!» Но и остаться паинькой, значит, признать своё поражение. Тогда ‒ что? Ну разве только напиться.
Лана так и сделала, перебрала ‒ даже не чего-то крепкого ‒ шампанского. Снимала с подносов у шмыгающих мимо официантов бокал за бокалом. Последний раз взяла сразу два, чтобы не ловить следующего, и потом пила демонстративно, то из одного, то из другого, выбирая моменты, когда папа на неё смотрел. Хотя шампанское и правда было потрясающим на вкус, и теперь оно шипело в желудке и норовило вытолкнуть наружу лишние пузырьки воздуха, а ещё играло в закипавшей крови.
Сначала отец наблюдал за ней с равнодушным видом, но всё-таки не выдержал, подошёл, высказал, приказал немедленно отправляться домой, чтобы не позорить его. Лана нашлась, что ответить, но потом решила, что поизводила его достаточно, дальше уже не интересно. Да и позорить в действительности не слишком хотелось, ни его, ни себя, а она прекрасно чувствовала, что сознание плывёт, и что на ногах она нетвёрдо держится. Вот и поплелась послушно к выходу, старательно держа спину прямой, а подбородок гордо и независимо задранным.
По дороге её сильно качнуло, и, чтобы удержаться в вертикальном положении, Лана вцепилась в первое, оказавшееся под рукой: в проходившего мимо человека. Случайно так произошло, или нарочно судьба предоставила ей шанс точно узнать виновного, но этим проходившим оказался парень. Тот самый, со странным прозвищем Анку, которое открылось гораздо позже. Да ещё такой, на которого она никак не смогла бы ни обратить внимание.
Потому что… ну абсолютно в её вкусе. Яркий блондин, но не женственно смазливый и не показательно брутальный. Идеальная золотая середина. А скулы какие. Высокие, заострённые. И губы. Лана вскинула голову, чтобы посмотреть, за кого уцепилась, а взгляд наткнулся именно на них. Тонкие, твёрдо очерченные, не скажешь, что такие уж чувственные, но необъяснимо притягательные.
‒ Извините, ‒ пробормотала им Лана, и губы шевельнулись, выдохнули тихо и вежливо:
‒ Ничего страшного.
У Ланы пальцы ослабли и отцепились от руки незнакомца, а ведь хотелось, наоборот, удержать его, продолжить разговор, познакомиться, но он сразу шагнул прочь. Походка лёгкая и грациозная ‒ звериная. Лана заворожённо пялилась ему вслед, поэтому и увидела, как парень подошёл к отцу, задержался возле него всего на несколько секунд и сразу двинулся дальше. Он быстро потерялся из вида, и Лана разочарованно поморщилась, подумала с досадой, что надо было пойти за ним, что глупо упустила шанс. Где бы возвращалась домой не одна, а в приятной компании, и…
Вот тут и раздался крик. Скорее, даже не крик, а испуганный вздох, короткое эмоциональное: «Ах!», совсем не громкое, но услышанное даже в дальних уголках, столько в нём было чувств.
Многочисленные взгляды, как по команде, устремились в сторону звука. И Ланин тоже. И она увидела, вместе со всеми, как стоявший возле стола отец медленно заваливается на бок, как по серому пиджаку ‒ тоже медленно ‒ растекается тёмно-бурое пятно. И присутствующие уже не только смотрели дружно, а голосили хором. И Лана ‒ опять со всеми.
‒ Папа! ‒ её крик безнадёжно утонул среди других. А вот чувства не утонули, не стёрлись, не притупились со временем, с каждым днём разгорались всё сильнее.
Хотя далеко не сразу Лана соединила несколько событий в единую цепь: неприметного гостя, расчётливость и лёгкость его движений, пару коротких секунд рядом с отцом и торопливое исчезновение. Она рассказывала следователю, что произошло, она описывала внешность парня до мельчайшей черты, она уверяла, что права, что не ошиблась и уж тем более не выдумала. Да, была пьяна, но не до такой степени, чтобы представлять несуществующее. Но никто не подтвердил её слова. Максимум, говорили: «Вроде бы что-то припоминаю. Возможно, и видел».
И Лана поняла: на закон никакой надежды, придётся действовать самой. Она не может всё оставить так как есть. Потому что возмездие обязательно. Потому что виновный должен заплатить. Потому что она разругалась с отцом перед самой его смертью, и в тот момент почти ненавидела и презирала его. Потому что мгновенно запала на парня, который его убил.
«Ненависть возбуждает сильнее, чем любовь». Враньё. Такого быть не должно. Ненависть рождает совсем другие желания, а любовь… О любви тут и речи нет.
Противоречивые чувства раздирали на части, их тоже необходимо было уничтожить. До конца. Не дав им никакой возможности разрастись. Лана поклялась сделать это. Не важно, какой ценой и какими средствами.
Для неё действительно не важно. Задуманное не смущало. Ни капли. И чтобы убедить себя в этом, Лана нарочно, когда вернулась в дом, сразу направилась в нужную комнату, запертую на ключ снаружи. Повернула его, замок щёлкнул, а в комнате не раздалось ни звука, словно там и не было никого. И на мгновенье поверилось, что так и есть, и чувства возникли ‒ опять противоречивые ‒ возмущение и облегчение.
Но, стоило открыть дверь, Лана сразу убедилась: кто должен находиться за ней ‒ все на месте: девушка и маленький ребёнок. Её ребёнок. Она держала его на руках, прижимала к себе. А во встречном взгляде читался не страх, а неприязнь и насторожённость. И вопрос: «Зачем пришла?»
‒ Чего-нибудь надо? ‒ сухо поинтересовалась Лана.
‒ Надо ‒ ответила Кира резко, сделала паузу. ‒ Домой.
‒ Не получится, ‒ возразила Лана, дёрнула уголком рта. ‒ Пока вы мне нужны.
‒ Зачем?
Кира села на кровать, успокоилось немного, поняв, что ничего особенного не произойдёт, но Даньку не решилась ссадить, устроила у себя на коленях, по-прежнему прижимая покрепче и неосознанно отворачивала от Ланы.
‒ Анку мне должен, ‒ проговорила та, не сводя сумрачного взгляда. ‒ А вы как гарантия. Что он точно расплатится.
Наверное, Кире стоило вести себя сдержанней, не то у неё положение, чтобы наглеть и разговаривать с вызовом, Данька рядом, я думать прежде всего о нём. Но само получалось. Хотелось убедить эту девицу, что она не боится её и легко в обиду не даст, ни себя, ни сына. Вот и вырвалось, чуть презрительное:
‒ И где он тебе задолжал?
Лана откликнулась не сразу, какое-то время буравила прицельным взглядом. Потом отвернулась в сторону, поджала губы, приподняла подбородок. Кира решила: так и не ответит. Но Лана неожиданно произнесла, медленно и глухо:
