‒ Он слишком маленький. Не справится. Даже доставшихся ему от тебя возможностей не хватит.
‒ Так сделайте…
Настоятель перебил раздражённо:
‒ Послушай.
‒ Нет.
‒ По…
На этот раз Ши оборвал его ещё раньше, выдохнул яростно:
‒ Нет.
Настоятель почти без замаха открытой ладонью резко ударил его по щеке. Впервые за всё время повысил голос, почти прокричал:
‒ Почему сейчас ты не хочешь объективно оценивать реальность? Ты же прекрасно понимаешь…
Нет, такими мелочами Ши не свернёшь. Ни ударами, ни криками, ни рациональными фразами.
‒ Сделайте что-нибудь. Я…
Но теперь настоятель перебил его, произнёс холодно и презрительно:
‒ Я уже слышал. Ты готов на всё. ‒ Он пристально уставился на Ши, но внезапно выражение на его лице изменилось. По-прежнему осталось жёстким, на мгновенье даже желваки вздулись от напряжения, злость мелькнула во взгляде. Но пренебрежение и негодование исчезли. ‒ Сядь. Положи его на колени и держи.
Пока Ши выполнял приказ, настоятель отыскал и подобрал один из его кинжалов. Потом вернулся, подошёл вплотную.
‒ Дай руку.
Ши протянул ему ладонь, настоятель ухватил его за пальцы, развернул как надо, внутренней стороной вверх, без колебаний полоснул кинжалом по запястью.
Кровь заструилась, сильно и щедро, будто только и ждала момента, когда сможет вырваться наружу. Ши отодвинул руку в сторону, боясь, что испачкает Даньку, и сразу же услышал недовольное и строгое:
‒ Нет. Положи руку ребёнку на грудь. Кровь должна попадать именно на него.
Ши глянул недоверчиво, но возражать и переспрашивать не стал. Сделал как велено, но, получилось, опять неправильно.
‒ Разрезом вниз, ‒ раздражённо поправил настоятель.
Повернул руку.
Данькина кофта мгновенно пропиталась красным, и стало совсем жутко: сейчас он весь окажется в крови. Но пятно не разрасталось, вроде бы наоборот стало меньше. Будто кровь внезапно остановилась. Или, скорее… скорее, почти сразу впитывалась, уходила внутрь маленького безжизненного тела. Действительно безжизненного. Ши знал.
Уже несколько секунд ‒ ни вдохов, не выдохов, и сердце не последний раз толкнулось слишком давно. Не бывает таких промежутков между ударами.
Или бывает?
Слабо дёрнулось, едва различимо. А, может, показалось? Слишком хотелось ощутить, вот и ощутил. Обманул сам себя, представил.
Не представил.
Ещё толчок и ещё. Рука, плотно прижатая к Данькиной груди, хорошо чувствовала, как та часто приподнималась и опадала от лёгкого дыхания.
И сразу отпустило, повело, как-то чересчур быстро повело, мир поплыл перед глазами. Хотя, пожалуй, дело не только в Ши. Мир действительно поплыл, развалины сменялись строгостью и прохладой серого камня. Храм наползал, перекраивая положения в пространстве, втягивал внутрь себя не всё подряд, только что надо. Кого надо. Настоятеля, Киру, Ши с Данькой на руках.
Но и повело тоже. В ушах шумело, изображение всё сильнее теряло чёткость, размывалось в сплошную серую пелену. Мысли становились вязкими. Но сквозь шум и муть всё-таки прорвалось:
‒ Только не особо рассчитывай на это чудо. Оно не безгранично, не удержит мальчика надолго в обычном мире. Через какое-то время понадобится более мощная сила. И она уже не будет действовать на расстоянии. Ты прекрасно знаешь, где её можно найти. Захочешь, чтобы ребёнок жил дальше, сам приведёшь его… сюда. В храм. Насовсем. Иначе…
***
Ши очнулся от прикосновения: ладонь легла на грудь, скользнула к шее. Он сразу узнал чья. Поймал её, сжал, отодвинул от себя, но зато сам сел на постели ‒ или где он там лежал? ‒ и оказался совсем близко от Киры.
Она действительно жива, настоятель не обманул. Жива. И рядом. Совсем как желал много раз впустую. Сбылось всё-таки.
‒ А… ‒ язык не шевелился, и больше ничего сказать не получилось. Но Кира поняла.
‒ С Данькой всё нормально. Поел и спит. А ты?
А он? Наклонился, упёрся лбом в Кирино плечо. Как-то само получилось. Иначе опрокинулся бы опять на подушку, без сил.
А ведь всего-то было обычное кровопускание. Он же от такого всегда отходил быстро: пара часов ‒ и опять как новенький. А тут ‒ с чего вдруг? По-прежнему чувствовал себя беспомощным. И пусто внутри. Но вот так, пока на Кирином плече, эта пустота не слишком-то беспокоит, не жжёт нестерпимым холодом.
Говорила же когда-то: «Надо будет пожалеть, обращайся». Вот. Сама же пообещала, так пусть жалеет сейчас. Пока жалеется. Потом ‒ не захочет. Да чёрт с ним, с «потом».
Кира провела рукой по его спине ‒ погладила ‒ запустила пальцы в волосы. Ерунда невозможная, а греет, возвращает к жизни.
Мысли? Тоже к чёрту. Существовать только ощущениями: осязанием, запахом, стуком сердца. Хотя бы ненадолго.
Оно же всё равно вернётся, напомнит о себе, прозвучит сухими до колкости фразами.
‒ Это действительно случится? Мне не приснилось? Так и будет? То, что вы сказали про ребёнка и про храм.
‒ Не приснилось.
А может… всё-таки… А?
Потом. Ладно? Тоже потом. Хотя бы несколько минут ‒ ни о чём. Блаженное неведение, украденная нежность.
А жалости всё же мало. Как-то вот непереносимо мало. И плевать, что сил нет. Найдутся.
Ши вскинул голову, посмотрел Кире в лицо. Нашёл губы, сначала взглядом, потянулся к ним.
***
У неё есть сын. Про которого она не помнит, ни как его выносила, ни как его родила. Который точно не будет обыкновенным. Который, возможно, и не человек полностью.
А ещё у неё есть парень. И он тоже не человек, охотник на скрытых тварей. И она понятия не имеет, как назвать чувство, связавшее их.
Он редко находится рядом, обычно он ‒ где-то. И она не всегда знает, где. Но в любой момент может ему позвонить и сказать: «Хочу тебя видеть». Он придёт. Пусть не сразу, пусть через несколько дней, но он обязательно придёт.
Если будет жив.
Эпилог
Когда-то он был Данькой, теперь ‒ Дан. Корень от причастий «передан», «выдан», «предан». Ему скоро исполнится шестнадцать лет, и десять из них он провёл здесь ‒ в Сумеречном храме. Необычно, но кто знает, хорошо ли.
Особая жизнь, и предназначение тоже особое. И сам он весь такой…
Такой. Какой-то. Чёрт! Сказал бы, но ему не полагается. Надо быть сдержанным, спокойным, хладнокровным. Как ящер. Бла-бла-бла.
