Это сейчас бы они с Катей не потерялись и после расставания, в те же времена нынешних средств коммуникации в ходу ещё не было. Правда, как раз в то лето мама занималась установкой домашнего телефона. Как завучу, ей необходимо было находиться на связи, чтобы учителя могли звонить. Так что, условная ниточка между Егором и его дамой сердца всё-таки протянуться могла. Но далеко по ней не пройдёшь, это тебе не канат совместной учёбы.
Егор даже думал сбежать из дома. Но куда? Отец жил в другом городе, да и вообще, по сути, был для него незнакомым чужим человеком. Но если бы даже между ними были сформированы настоящие мужские отношения отец-сын, всё равно это проблему бы не решило, а только усугубило, ибо Катя оказалась бы ещё дальше, чем сейчас. Тогда подросток в начале переходного возраста с его гормональными бурями, не нашёл ничего лучше, чем объявить жестокой матери голодовку.
Можно представить, сколько эпитетов он от неё услышал. Анна Викторовна от сына, действительно, ждала взросления, и поэтому глупые с её точки зрения, поступки, выводили её из себя. Выпустив пар, голодовку она бодрым голосом одобрила:
– Это очень удобно, сейчас как раз в стране кризис, с продуктами напряженка. Главное, не пропустить момент, когда тебя нужно будет в больницу доставить. Сначала на принудительное кормление с помощью медикаментов, а потом уже к психиатру. Жалко, навещать тебя не смогу, в тюрьме сидеть буду.
– Почему? – буркнул страдалец.
– А куда, по-твоему, доставляют матерей, которые детей запускают до того, что те в голодные обмороки падают? На Мальдивский архипелаг?
Егор голодал целых два дня. На третий он сдался. Услышал, что мама вечерами плачет. Явно же из-за него. Да и толку с той голодовки было, когда соцсети ещё не изобрели, спрашивается? А жрать хочется очень уж мучительно при этом, голова ощутимо кружится, того гляди, в обморок грохнешься.
А ещё через пару дней выяснилось, что мама оставляет его в старой школе. Просто не хотела говорить, чтобы он не подумал, что она так положительно подкрепляет его идиотскую акцию.
– Решила тебе дать возможность наделать собственных ошибок, – объяснила мама. – Но всё равно, поступаешь ты, как полный придурок.
Он и сам это понял к концу второй четверти. Оказалось, что ездить в школу и обратно без мамы не так приятно, как с ней. Да и учителя его уже не так любили, как раньше, ведь он больше не был «сыном нашей русички». И с Катей всё было как-то не так. Вне школы с ней встретиться не получалось, у неё-то и музыкальная школа, и танцевальный кружок. И вообще, Смирнов вон записался на курсы обучения игре на гитаре, скоро свою рок-группу организует, не иначе! А Егор даже плавание бросил и кружок с модным названием «основы электроники и робототехники», куда ходил до переезда.
Уроки делать было сложно – дорога выматывала, да и времени на них оставалось мало. А мама помогать отказывалась. Сказала:
– Сын, ты свой выбор сделал, и это – не я. Выпутывайся сам теперь.
А потом Егор увидел, что Катю после школы провожает Смирнов. И почувствовал, что теперь он «запертый человек». Мышцы лица у него окаменели, звуки не издавались, даже «пока» сказать не получилось. И эмоции тоже теперь были где-то внутри глубоко. Жертва оказалась совершенно напрасной.
Вечером он спросил у мамы, как можно перевестись в её школу. Та взглянула совсем недобро. В последнее время она так часто на него глядела, видимо, за предательство презирала.
– Наигрался в Ромео? – спросила она. – Капулетти своего Тибальта на тебя спустили?
Егор только вздохнул. Когда вот так издеваются, отвечать вовсе и не хочется, хотя «Ромео и Джульетту» он читал.
– Нет уж, дорогой. Неси последствия своих решений гордо и радостно. В середине учебного года прыгать из школы в школу ты у меня не будешь. Доучивайся класс, тогда поговорим.
Успеваемость у него снизилась, и за это мама его ругала и наказывала. Ну, как наказывала… телевизор на выходных смотреть не давала. И, конечно, пилила время от времени. Так, что ему из дома сбежать хотелось. Учиться было тяжело, смотреть на Катю и Смирнова тоже. Так и проходил «запертым человеком» до конца года. Урок он усвоил. В следующий класс пошёл уже в новую школу. Когда документы уже забрали из старой, с бывшими одноклассниками попрощался, позвонила ему Катя. И плакала в трубку, говорила, что так жаль, не хочется расставаться, и всё такое. Вот как понять этих девчонок? Может, со Смирновым поругалась?
– Что, опять захочешь в прежний свой класс вернуться? – спросила мама, догадавшись, кто ему звонил. – Учти, тогда придётся до выпускного там доучиваться. Больше я тебя оттуда вытаскивать не стану.
Это она врала, конечно. Она и в этот-то раз еле утерпела, чтобы не начать хлопотать сразу после его просьбы о помощи. Один Бог знает, чего ей это стоило, и как она боялась, что он передумает и решит остаться в той школе. И уж, конечно, помогла бы ему снова. И Егор это прекрасно знал. Был у неё этот недостаток – в сердцах наорать, обещая все возможные кары, а потом забыть эти наказания применить. Вроде бы, педагог, а позиция крайне непедагогичная. Причём, когда она свирепствовала и угрожала, сама твёрдо верила, что всё это исполнит. Вот такая уж она. Была.
Сейчас Егор иногда чувствовал себя «запертым человеком». Он ходил на работу, общался с людьми. Участвовал в корпоративных мероприятиях. Всяких тимбилдингах, спартакиадах, выездных пикниках. Очень их новое руководство подобные штуки любило. Девушки находили его привлекательным и старательно заигрывали. Он был завидным женихом: одинокий, практически сирота, руководитель отдела, при собственном жилье. Ещё и симпатичный. С ним флиртовали в открытую. Егор иногда думал о том, что хватит уже сидеть затворником, выбирался вместе с закадычными друзьями в загородные спортклубы, зимой они устраивали лыжные забеги, летом стреляли по тарелочкам. Мамы не было уже несколько лет, конечно, сейчас он не был таким, как в первый год после её смерти, обвыкся, но груз потери никуда не делся. Иногда он приходил с работы, падал на диван, включал телевизор и бездумно его смотрел. Кажется, даже не видел. А вся жизнь его в это время проходила внутри, и это была прошлая жизнь. То он вместе с мамой защищался от пьяного дурня-соседа. То снова устраивал голодовку. Ведь она тогда на него обиделась. Почувствовала, что он её предал, променял на девчонку. После всего, что ему дали, после всех принесённых жертв. Где сейчас эта Катя? Как-то нашла она его в соцсетях, лайнула, задружилась. У неё семья, двое детей, муж – не Смирнов. Сейчас та первая любовь кажется картинкой на песке. Своих яростных эмоций, пылких чувств он почти не помнит. Что в остатке? Ощущение падения с высоты, когда он понял, что ей не нужен. Воспоминания о слезах мамы из-за него. Её лицо, когда он кричал, что важнее этих первых чувств нет ничего, а она уже просто старая и не понимает.
Он представлял, какую бездну одиночества мама ощутила, когда поняла, что сын её бросает, пусть не физически – морально. Уходит в свою подростковую жизнь, в которой она уже не важна. Кто такая мать для своего залюбленного ребёнка? Привычная, незыблемая стена. Без неё вроде как не обойтись, но она – не для дальнейшего полёта. Вдохновляться растущий мальчик будет другими особами женского пола. Вот бы сейчас прожить всё заново. Это теперь он видит, как же ей нужна была тогда поддержка. Одна, в кризис, на новом месте, на новой работе и в новом качестве. Ей так необходимо тогда было родное плечо. Даже если это сыновье плечико. Он считал, что мама его не поняла и оставила один на один с бедой. На самом деле – это он её предал, очень эгоистично. И ради чего?
