– А где эта твоя скользкая штуковина с ручками? Хотела поставить на батарею сушиться, и не вижу.
И тогда он понял, что где-то потерял свою драгоценность. Только не мог вспомнить, где именно. Катался с горки, она была. А вот дальше?
– Наверное я её забыл на горке, – сказал он и заревел.
Мама его даже ругать не стала. Увидела, наверное, как он расстроен. Попыталась успокоить, пообещала придумать что-нибудь. А что придумать? Таких в магазине не купишь, эту ему подарили, кто-то из маминых родственников из-за границы привёз.
Они уже легли спать, и он начал задрёмывать, как вдруг его озарило.
– Мама, я вспомнил, где забыл ледянку! Около подъезда, на снегу.
И вновь заплакал, видимо, очень жалобно. Мама тоже уже засыпала, время было позднее, около одиннадцати вечера, а завтра им обоим с утра вставать в школу. Она погладила его по голове. Потом пробормотала что-то непонятное и явно не очень вежливое, надела халат и пошла в кухню. Её окна как раз выходили во двор. Увидела тёмное прямоугольное пятно на газоне, прямо на халат накинула пальто, сунула ноги в тапки и спустилась на улицу. Вернулась через пять минут с небольшим, вместе с ледянкой. Егор схватил замёрзший зеленый прямоугольник, прижал к груди, затанцевал. Мама смотрела на него с улыбкой. Потом велела идти спать.
Сейчас бы Егор обнял маму, а вовсе не ледянку. Где вот сейчас эта зелёная «штуковина с ручками»? Он даже не помнит, когда она пришла в негодность и перекочевала на помойку. А благодарность сквозь годы чувствует.
Кошка закончила приём пищи и вопросительно мяукнула, глядя на гипнотизирующего взглядом стол Егора. Он встряхнулся.
– Расклеился я совсем, Фифа, – сказал он вслух. – Видишь, с кошками уже разговариваю. Ты одна у меня осталась. Впрочем, как и у мамы перед смертью только ты и была.
Тут он не выдержал вины, воспоминаний и идиотизма всей ситуации. Неловко осел на табуретку, схватился руками за голову, и завыл, раскачиваясь вправо-влево. Он плакал второй раз после смерти мамы. Первый был на похоронах. А потом он заперся в себе и наружу эмоции уже не выпускал, даже когда рядом никого не было.
Считается, что слёзы исцеляют, но эти ему облегчения не принесли. Егор почувствовал тяжесть потери ещё отчётливей. Вздохнул, погладил кошку, которая балансировала у него на коленках, пытаясь принять уютную позу, несмотря на раскачивания хозяина.
– Пойдём спать, Фифа. Завтра на работу.
Хорошо, он сейчас один. Кто узнает, как он тут страдает, стыда не оберешься. Он даже друзьям не говорил, насколько его гибель мамы подкосила. Хотя они парни надёжные и в первое время не сговариваясь его поддержали, молчаливо и по делу. У них за годы общения сложилось настоящее мужское сообщество, в которое даже жёны не вмешивались. Но всю изнанку своего горя Егор на ребят выворачивать не стал. Запер переживания внутри.
Когда человек умирает, после него остаётся недосказанность. Даже если отношения были прозрачными и чистыми, как слеза, хотя таких не бывает, чего уж там. Всегда найдётся то, что откладывалось на неопределённое «потом». Останутся незаданные вопросы, не подаренные улыбки, не проявленное внимание и другие «не». И даже то, что вы делать вовсе не планировали и что противоречит характеру ваших взаимоотношений, оно всё равно осядет упущенными возможностями. Потому что кто знает, вдруг, через много лет вам бы это пришло в голову. Люди же меняются. Егор остался наедине с огромной пропастью недосказанности. Он проваливался в неё время от времени, вместо сна. Вот и сейчас, даже в спальню не пошёл. Лёг всё там же, перед телевизором. На подушке примостилась кошка. Да, сейчас переживания стали уже не такими навязчиво-острыми. Он научился отвлекаться, встречался с друзьями, отдыхал. Дважды съездил в путешествие, один раз даже с девушкой, до того, как она его предусмотрительно бросила. Да, более замкнутый, чем раньше. Не такой улыбчивый. Но не совсем уж сумасшедший от скорби. И бывали такие вечера, как этот. Особенно, в даты рождения и смерти мамы, или накануне их. Завтра как раз ей бы исполнилось 68.
Где-то с шестнадцати Егоровых лет они завели традицию – на мамин день рождения уезжать из города. Куда угодно. Любовь к путешествиям она ему привила, это однозначно. Правда, на туры в дальнее зарубежье денег у неё не было, как и вообще на себя. Но культурная поездка в Питер или, скажем, Ярославль была по силам. Мамин день рождения приходился на 25 июня. Очень удобно, лето, каникулы и погода везде уже хорошая. Когда Егор вырос, выучился и на работу устроился, он решил маму вывезти подальше российских красот. Хотел было сюрприз сделать, но как заграничный паспорт и визу получить без ведома человека? Пришлось сказать. Мама отговаривала, но видно было, что светится от счастья. И на 60-летие мамы они отправились в Италию. И пообещал на следующий день рождения вывезти её в Прагу. Но так уж сложилось, что совсем скоро после возвращения из Рима Егор встретил Ирину. Так что, та поездка стала их последним совместным путешествием. Дальше Анна Викторовна уезжала уже одна или с подругой, да и то недалеко. Потому что кататься на отдых с мамой, когда у тебя есть девушка, ненормально. В Прагу Егор полетел уже с Ирой. Мама же без Егора заграницей отмечать дни рождения отказалась. «Мне и в России хорошо. Дай сохранить ту поездку в Рим на отдельном пьедестале, как нечто неповторимое. Я отвела для неё эксклюзивный участок на коре головного мозга».
Куда бы ты поехала завтра, мама? В Подмосковный пансионат, или в Выборг, полюбоваться древним замком? А помнишь, мы хотели выбраться на один из твоих праздников в Калининград, но никак не собрались? Как и в Прагу. Я посмотрел её не с тобой. Я снова выбрал не тебя, но на этот раз это было уже социально одобряемо и совершенно верно. По мнению общества, встретив будущую жену, молодой мужчина должен одномоментно перевоплотиться из почтительного сына в преданного мужа. И мы с тобой старались быть правильной семьёй, мама. И завтра ты бы тоже была одна, но в гораздо лучшем месте, чем кладбище.
Где-то в другом районе города в это время проснулась маленькая девочка. Спросонок она будто вспоминала, где находится. В дрожащем свете луны посмотрела на свои руки. Какие крохотные. Почему она так уменьшилась? Где она? Громко позвала:
– Эй!
Голос был тонкий. Что с ней? Сознание будто кусок желе, подрагивавшего на тарелке. Дрожит и колышется. Она всё никак не может собраться с мыслями. Кажется, должна что-то вспомнить, но не понимает, что. Все события, пережитые ею когда-то, или может, придуманные кем-то, перемешались. В голове то вспыхивает мысль, то теряется снова. Вот оно, слабоумие, да? Старческий маразм? Только почему ручки такие маленькие, а голосок настолько детский?
– Ульяна, ты проснулась? – голос знакомый. Это мама. Мама? Что-то с ней не так, но девочка не помнит, что именно. Всё верно, её зовут Ульяна, Уля. У неё есть мама. И ещё кто-то есть, Ульяна всё время забывает, но это кто-то очень важный.
– Мама? – испуганно спросила девочка, – Это ты?
– Да, конечно, я тут, с тобой.
Хорошо, когда мама рядом. Но сейчас ей нужно знать о ком-то ещё. Она к кому-то бежала, очень быстро бежала. Помнит, что было очень темно, вокруг было пусто, но иногда возникали странные картинки, будто в кино. Когда сил бежать уже не было, и она падала, то почему-то не стукалась о землю, а поднималась в воздух и летела. Иногда её что-то словно тянуло назад, будто ветром сдувало, но она помнила, что ей нужно совсем в другую сторону. И, кажется, у неё было ещё какое-то имя, но какое?
