Как и в прошлый раз, сверху донизу был покрыт чёрно-фиолетовыми переплетающимися узорами, плавно соединяющимися и перетекающими с плеч на грудь, живот и ноги, а лицо выглядело на этот раз ещё хуже.
Я тряхнул головой, злясь, что был таким глупцом и позволил снова себя разукрасить. Резкое движение отдалось в теле отдалённым отголоском боли. Взглянув на часы, решил, что было раннее утро, оделся и тихо, чтобы не разбудить отца, прошёл на кухню.
Снова меня мучил невыносимый голод. Открыв холодильник, вынул большой кусок отварного мяса и с жадностью набросился на него.
— Выспался? — войдя с улицы и снимая обувь, спросил отец.
— Да, — кивнул, не прекращая жевать. — Долго я спал?
— Сейчас вечер, ты проспал весь день, — ответил отец.
Я ждал, что он продолжит разговор, спросит, как я себя чувствую, не нужен ли мне врач, или будет отчитывать за то, что я снова подрался, но, занимаясь своими делами, отец молчал.
Поставив сапоги в угол и повесив куртку, набрал воды в чайник и разжёг в печке огонь, достал из холодильника такой же кусок мяса, сел за стол и принялся за еду. Молча, поел, затем налил две кружки чаю, одну из которых поставил передо мной.
Всё это время я сидел за кухонным столом напротив него и чувствовал, как росло напряжение, которое между нами никогда и не исчезало, но всё время, пока мы жили в одном доме, не приводило к столкновениям. Будучи родными по крови, мы оставались чужими друг другу, ни в чём не находя точек соприкосновения, не имея общих интересов, общих тем для бесед. Я так и не смог принять отца, и, по сути, он был для меня чужим. Его попытки сблизиться сводились к нулю. Мы жили вроде вместе, но словно в параллельных мирах.
Теперь, ощущая повисшее между нами раздражение, я понимал, что без нравоучений не обойдётся. Чувствовал недовольство отца и сознавал причину. Мне бы тоже было неприятно, если б человек, живущий со мной в одном доме, постоянно нарывался на конфликты. Я понимал, что как старший, он обязан был высказать своё недовольство, но, не дождавшись, спросил сам:
— Скажешь что-нибудь? — и, когда ответа не последовало, продолжил: — Ты здесь хозяин. Имеешь право.
— О чём мне с тобой говорить? — произнёс отец, взглянув на меня, и мне стало не по себе. Хмурое лицо, пристальный взгляд внушали гнетущее ощущение. Неизвестно откуда появилось желание опустить взгляд, заткнуться и не нарываться на очередные проблемы. Справившись с несвойственными мне побуждениями, чётко произнёс, глядя прямо в глаза:
— Хотя бы о том, что произошло со мной.
— О чём тут разговаривать? Тебя очередной раз избили несколько болванов. Надеюсь, ты отстаивал правое дело? — в его голосе не было снисхождения, только металл и лёд.
Усилилось давящее воздействие, стало трудно дышать. Желание подчиниться стало напрягать. Откуда оно взялось? Я начал злиться, ощущая исходящую от него гнетущую силу. Злился на себя, на несправедливый мир вокруг, на отца.
Да, я облажался! Мне не стрёмно это признать. Но такого отношения я не заслужил! Начал закапывать себя ещё глубже.
— Знаешь, я вообще ничего не отстаивал, мне это не было нужно. Драки вовсе можно было избежать, я мог бы пойти другой дорогой, они бы даже не заметили меня, — хриплым голосом сказал чистейшую правду, борясь с подкатывающей к горлу тошнотой.
— Почему же ты не сделал этого? Ты мог серьёзно пострадать из-за своей самонадеянности! — резким тоном давил отец.
— Я не знаю… Со мной что-то происходит… Я становлюсь кем-то другим. Иногда мне начинает казаться, что я могу горы свернуть. Вот, я и поплатился! — слабеющим голосом произнёс.
— Это хорошо, что ты можешь признавать свои ошибки. И ещё одно, надеюсь, ты никого не покалечил?
— Не думаю.
— Хорошо. Значит так, слушай внимательно: если будешь постоянно драться, то в школу больше не пойдёшь. Понятно? — тоном, не терпящим возражений, сказал он.
— Странно, — удивился. — С чего бы тебе волноваться о ком-то? Я никого не избивал!
— Сейчас нет. Пока ты этого не осознаёшь, но проблема в том, что в любой момент можешь нанести людям непоправимый вред! Так что, остаёшься дома, пока я не позволю выйти! Тебе ясно? — голос его звучал громче обычного, резче и жёстче, чем всегда.
— В чём дело?
— Я спрашиваю, тебе ясно? — исходящая от него сила напрягала.
Почему мой отец так заботился, чтобы я не нанёс кому-то вред?
Получается, вред, нанесённый мне, не в счёт?
Вдруг накатила волна ярости, с которой я едва мог справиться.
Понимал, что не должен так злиться на собственного отца, но ничего не мог поделать с собой. Тот будто бы не замечал, что со мной творится.
Весь его гнев выплеснулся на меня, каждое произнесённое слово звучало как удар хлыста. Никогда прежде он так со мной не говорил.
Какая-то неведомая сила, исходящая от него, давила на меня так, что я едва мог терпеть. Тело била крупная дрожь. Перед глазами плыли тёмные круги.
— Отвечай! — усиливающееся давление придавило меня к столу.
— Да… — с трудом разлепив рот, смог вымолвить я. Уронив голову на руки, пытался сдержать свою ярость, с ужасом ожидая боли и не желая, чтобы она снова вернулась.
— Ты как, Александр? — наконец, спросил он. Давление ослабло.
— Я не знаю, — произнёс я, еле шевеля губами. Говорить мне было трудно, словно какая-то неведомая сила сковала мне челюсти. Отец, скорее всего не замечал, что со мной происходило, его голос звучал резко.
Решив всё же взглянуть ему прямо в глаза, чтобы попытаться выдержать его гневный взгляд, сначала я сфокусировал взгляд на столе и своих руках, и вдруг подскочил, как ошпаренный. На кистях не осталось и признака чёрно — фиолетовых узоров, тех, что я увидел несколько минут назад.
Подлетев к зеркалу, я, насколько смог, попытался разглядеть своё лицо и тело, на которых прямо на глазах исчезали узоры и пятна, оставляя после себя чистую бледную кожу.
— Да что с тобой происходит!? — повысив голос, рявкнул отец. — Что ты, как юная дева, вертишься перед зеркалом, разговор ещё не закончен!
— Отец… — только и мог я прошептать, поворачиваясь к нему. — Мне это кажется… или, в самом деле, синяки пропали?…
— Александр! Приди в себя! О чём ты говоришь?
— Понятно! — резко бросил я. Как бы мне хотелось, чтобы отец понял, что со мной происходит, но он даже не собирался. Он не видел моего потрясения, не видел того, что происходило у меня внутри.
А там всё кипело от бешенства, мозг готов был взорваться от осознания того, что я начинаю сходить с ума.
Сначала со мной происходили странные вещи, и кто-то очень жестокий изменял сознание, делая меня совершенно другим. Теперь мне кажется, что и тело меняется, наверное, безумный мозг принимает желаемое за действительность.
