— Почему ты плачешь? — мягко спросил он, согревая меня теплом своих серых глаз.
— А ты не догадываешься? — уже без претензий спросила я.
— Нет, — тихо ответил он. — Расскажи мне…
— Я расстроена, Саш…, — прошептала я.
— Расскажешь? — всё так же мягко совершенно без нажима спросил он, внимательно глядя мне в глаза, но, не дождавшись ответа, подсказал: — Тяжёлый день?
— Да, наверное… позже… — пробормотала я.
— Я тоже расстроен, — тяжело вздохнув, так, что защемило в сердце, мягко произнёс он. — Если хочешь, объясню причину.
Я кивнула в ответ, и Алекс продолжил, внимательно глядя на меня:
— Из-за нашей ссоры… Просто скажи мне, что случилось? За что я впал в немилость? Сначала кричишь на меня, а после просто уходишь и игнорируешь весь день… Ты должна понимать, как я чувствую себя после всего этого, не можешь не понимать? Ты, ведь, обещала мне не поступать со мной так.
По мере того, как он продолжил говорить, в его тоне снова появилась твердость металла, но я заметила, что усилием воли он пытался смягчить свою речь, словно щадя меня. Я же смутилась не в силах подобрать слов для оправдания.
— Ты единственный мой друг здесь, но, — он замолчал на мгновение, гася жёсткость в голосе. — Но даже тебе я не могу позволить так с собой обращаться.
В смятении чувств я хватала ртом воздух, почти физически ощущая его боль. Моё сердце словно прожгла раскалённая игла, и в тот момент я поняла, как сильно я его люблю.
Люблю.
Но причиняю ему боль…
Не зная, как оправдаться, прошептала, на большее просто не хватало сил:
— Прости… Да, я обещала, но я сердилась не просто так. Ты исчез из пещеры, я так волновалась, везде искала, обегала всё, что только можно: и пещеру, и стоянку, и окрестность, затем снова спустилась вниз, предполагая самое ужасное, продолжила искать. А потом экскурсовод буквально заставил подняться на поверхность, а ты, как ни в чём не бывало, преспокойно ждёшь наверху. Причём уже в другой одежде, значит, переодеться ты успел, но даже не задумался, что кто — то разыскивает тебя и с ума сходит от тревоги!
Где-то в середине своей речи я перешла с шёпота на голос, говорила всё более уверенно и твёрдо.
— Значит, заметила, что я переоделся, — произнёс Алекс будто бы озадаченно, а затем расслабленно, как будто с усмешкой добавил: — Просто в той одежде мне было жарко. Скажи, а это всё, что тебя волнует? Я имею ввиду одежду!
— Да не волнует меня твоя одежда, — снова вспылила я. — Где ты был тридцать минут? Это ты можешь мне сказать?
— Но я, ведь, тебе не обещал, что буду отчитываться о каждом моём шаге? — напряжённо, почти гневно, выговорил он, и металл в его голосе звенел, так как его уже никто не скрывал.
— Да, ты прав, не обещал, — опустив глаза, проговорила я отрешённо, скрывая предшествующую слезам горечь в горле. — Прости, это всё не моё дело… Забудь, хорошо?
Внезапно Алекс снова коснулся моего подбородка, приподнимая моё лицо так, чтобы я взглянула на него снова, отрицательно покачал головой и, внезапно смягчаясь, тихо сказал:
— Ладно, прости.… Я не предполагал, что ты расстроишься…
— А ещё, ты, сломя голову, бросаешься в реку, — всхлипывая, проговорила я. — Ты же мог утонуть!
Алекс нахмурился и спросил:
— Так что же, по-твоему, мне следовало дать Антону утонуть?
— Нет, нет! Всё правильно! Но я ведь не знала, что ты так хорошо плаваешь! Особенно после того, что было в пещере. С такой фобией можно ожидать чего угодно! — выпалила я на одном дыхании, даже не задумавшись, что снова говорю обидные вещи.
— С фобией!? — Раздался рык, похоже, я его всё же довела до той точки, после которой он больше не мог сдерживать гнев, куда только делась вся его мягкость.
Но меня уже понесло, словно все механизмы самосохранения разом отключились:
— У тебя же страх замкнутого пространства!
— А ты уже и диагноз мне поставила! — прорычал он, хмурясь ещё больше.
— Я понимаю, что тебе сложно это признать, но ты же сбежал из пещеры. Тебя нигде не было. Что я могла предположить? — меня всё несло.
— Поэтому ты сразу решила, что у меня какая — то немыслимая фобия! — побледнев от гнева, почти прохрипел Алекс, сверкая почти чёрными глазами.
На его хмуром лице ещё не высохли капли воды, волосы были растрёпаны, но выглядел он словно разгневанный демон, тело его дрожало от гнева, и вдруг, схватив меня за плечи и сжав почти до боли с шипением прорычал:
— А что бы ты сказала, если бы узнала обо мне нечто другое, например, что внутри меня прячется дикий зверь? Какой диагноз ты бы поставила мне тогда?
Его хмурое лицо, его глаза, мечущие молнии, и хриплый, словно стон раненого зверя, голос, отрезвили меня. Широко раскрытыми глазами глядя на то, что я с ним сотворила всего за несколько минут, а ведь это моих рук дело, я растерянно хлопала ресницами. Слёзы мои давно высохли, уступив место раскаянью.
Глядя в эти почерневшие очи, не могла дышать. Нет, не от страха, страха не было вовсе, а от боли, снова сдавившей сердце.
— Ну, я жду! — рыком поторопил меня Алекс, не сводя взгляда с моего лица.
— Но ведь это неправда, — растерянно пролепетала я.
— А что если бы это было правдой? — не унимался он. — Что бы ты тогда сказала?
— Нет, я знаю тебя, ты не шизофреник, — пробормотала я смутившись.
— Что? — усмехнулся он. — Ты совсем меня не знаешь! Ты даже не представляешь, на что я способен!
Эти слова он произнёс очень тихо, но в каждом металлом звенела чистая ярость, слова, словно выстрелы, слетали с его губ. Его глаза горели чёрным светом, и всё в его поведении выдавало в нём ужасного хищника.
— Что ты говоришь? — потерянно проговорила я. — Ты хочешь напугать меня?
— Маленькие девочки очень доверчивы, а хищники бывают коварными, и на самом деле всё не так, как кажется, — произнёс он вкрадчиво, его тон был обманчиво ласков.
— Что ты хочешь этим сказать? — прошептала я.
— Ты… доверяешь мне? — прошипел он, странно заглядывая в мои глаза
— Да… — едва дыша, произнесла я дрожащим голосом.
— Почему? — сдавленно спросил он так, словно его что-то мучило.
— Я знаю тебя, ты ведь не такой, каким хочешь сейчас казаться. Когда ты настоящий — ты добрый и спокойный, я не понимаю, почему ты говоришь о себе такие вещи, — забывая дышать, пролепетала я в ответ уже почти испуганно.
Увидев в моих глазах зарождающийся страх, он застонал, как будто внезапно почувствовал ноющую боль.
— Ты… ничего… не знаешь, — сдерживая гнев, почти шёпотом произнёс он и опустил глаза. — Я не такой, каким кажусь. Что если настоящий я совсем другой, не такой, как ты себе представляешь?
