— Нет! — бросил я.
— И не найдёшь. Они умеют скрываться.
— Где же они, по-твоему, прячутся?
— Где — то в лесу, в какой-то пещере, или ещё где-нибудь. Какая тебе разница? Ну, нашёл бы ты её. Что б ты стал с ней делать? Подружился бы?
— Ты издеваешься, да?
— Зачем искать то, что пришло за тобой? Увидишь, она сама тебя найдёт.
— И что дальше? — спросил я тихо.
— Это зависит от того, чего хотел бы ты. Что бы ты выбрал? Что важнее — жизнь кровососа или твоя?
Я не мог ничего ответить на чисто риторический вопрос, а просто смотрел на отца, в его колючие стальные глаза и думал только об одном: как он может быть настолько жесток по отношению ко мне. Он говорил так, словно я ему чужой, и ему совсем наплевать, что со мною станет! Но, всё же, в чём-то он был прав: если вампир захочет меня убить — позволю ли я это сделать? Даже такая жизнь была мне мила, и я не собирался с ней расставаться. Или закончить разом все мучения и окунуться в спасительную мглу, где уже нет ни страдания, ни любви, нет суеты и нет никаких проблем? Ощутить блаженное спокойствие, когда уже не придётся ежесекундно контролировать себя и жить вопреки велению своего сердца, разрываемого сомнениями и желаниями?
— Александр! — позвал отец громко, и я вздрогнул от неожиданности. — Ты засыпаешь на ходу. Тебе надо выспаться!
— Нет, нельзя, — ответил я. — Мне надо идти.
Как бы спать ни хотелось, я не мог не пойти в школу. Не мог оставить без защиты и поддержки мою возлюбленную. Теперь в посёлке появился вампир, а значит, я должен быть всегда рядом с той, которую люблю больше своей жизни. Наспех позавтракав, схватил рюкзак с учебниками и помчался через лес. Анна с Ванечкой уже выходили из дома, чуть было не опоздал. Тут же волной ужаса обожгла мысль, что было бы, опоздай я хоть на минуту. А если бы вампир напал на них — этого я бы себе не простил.
— Алекс, что с тобой? — спросила Аня, участливо всматриваясь в моё перекошенное от противоречивых чувств, лицо. — Ты здоров?
— Да, Анют, не волнуйся, — стараясь сдерживать дрожание в голосе, ответил я. — Просто устал.
— Всю ночь бегал? — догадалась она.
— Какая догадливая! — попытался улыбнуться, но не вышло, так как был на взводе не столько из — за бессонной ночи, сколько из-за присутствия вампира.
— Тебе надо выспаться. Мог бы пропустить занятия.
— Высплюсь после занятий.
Взял девушку за руку, мы пошли по дороге, сопровождаемые весёлой болтовнёй её братишки. Краем глаза заметил недобрый взгляд её отца, направленный в мою сторону, но не он волновал меня теперь, а нечто более опасное и непредсказуемое.
На уроках почти засыпал от усталости, и монотонность происходящего на любом уроке сильно располагала ко сну. На биологии даже немного вздремнул. День прошёл быстро и без происшествий. А после стоя у дома и глядя в синие прекрасные глаза, я думал о том, каким опасностям моя любовь подвергала самое прекрасное существо на свете. Не лучше ли было бы всё прекратить? Оборвать разом то, что могло бы мучить мою возлюбленную всю жизнь. Растворяясь в бесконечной синеве любимых глаз, вдруг осознал, что если бы можно было бы исчезнуть из её памяти навсегда, то ушёл бы без колебаний, чтоб не мучить истинную, которой не был достоин.
— Что ты делаешь? — с улыбкой спросила она, когда я расстегнул на своей шее серебряную цепочку, снял и положил в её ладонь.
— Она теперь твоя, — почти прошептал я.
— Ты мне её даришь? — переспросила Аня, рассматривая цепь и диковинной формы оберег. — Какая красивая!
— Да, я же сказал.
— Но я не могу её взять! — запротестовала она. — Она, ведь, твоя!
— Вот я и хочу, чтобы у тебя было что — то моё. Надень! — попросил. — Я хочу, чтобы ты всегда носила её! Тогда с тобой всегда будет частичка меня.
— Спасибо! А что означает этот амулет?
— Это оберег. Он будет тебя защищать, когда меня не будет рядом.
— А что будет беречь тебя? — возмутилась она.
— Меня не надо беречь, я и так достаточно сильный. Прошу — надень!
— Помоги же мне! — попросила она, и я застегнул цепочку на её шее, ощутив исходящий от металла жар.
— Какая холодная! — воскликнула Аня. Удивительно, но серебро мы чувствовали по — разному. Ей оно казалось холодным, мне же горячим, скорее всего, оборотни ощущали не так, как люди.
— Ничего, скоро нагреется, напитается твоим теплом, — успокоил я её, и она улыбнулась мне в ответ самой лучезарной улыбкой на свете. Не смея оторвать взгляда от её лучистых глаз, я тяжело вздохнул, прижал её к себе и поцеловал её нежные губы со всей страстью, на которую был способен так, что от неожиданности она задохнулась в моих объятиях. Когда я отпустил её, она спросила смеясь:
— Что это было? Неожиданный приступ страсти?
— Да, — проговорил я, стараясь, чтоб мой голос не выдавал волнения.
— И тебя не волнует, что скажет мой отец? — весело продолжила Анюта.
— Уже нет, — ответил я и криво усмехнулся, так как естественная улыбка у меня никак не выходила.
— С каких это пор? — не унималась девушка.
— С некоторых… — сказал я и снова жадно впился поцелуем в её губы, словно в последний раз, одновременно прижимая её к себе, желая раствориться в ней навсегда. Ох, если бы она знала, что было у меня на уме! В это момент я совсем не контролировал себя. Не знаю, что на меня нашло. Её длинные ресницы, всегда прикрывающие глаза при поцелуе, вдруг взлетели, а маленькие кулачки вдруг упёрлись мне в грудь, отталкивая меня. Я немедленно её отпустил и только тогда увидел, что натворил: на её губах выступила кровь.
— Что ты творишь? Мне больно! — воскликнула Анюта и, облизав губы, продолжила: — Ой, на твоих губах кровь! Я сейчас вытру.
— Прости, я не хотел причинить тебе боль… — растерянно проговорил я, одновременно останавливая её протянутую руку, которой она собиралась стереть каплю своей крови с моих губ, потом облизал губы, ощутив солоноватый вкус. Как ни странно, её кровь не вызвала у меня тошноты, напротив, вкус был таким приятным и желанным, что я испуганно отшатнулся и проговорил еле шевеля губами:
— Мне пора, — и бросился бежать прочь от любимой и от своих сумасшедших желаний.
Пронесшись через весь посёлок, спустя минуту я очутился в лесу, сбросил бесполезный рюкзак с учебниками, но не сбавил темпа, а наоборот увеличил его. Я не направлялся домой, мчался напрямик по пересечённой местности туда, куда глядели мои глаза, с треском ломая ветви попадающихся на пути деревьев, и оставляя за собой ясно видимую дорогу, чтобы та, что пришла за мной, смогла отыскать меня без труда.
Оказавшись в глубине леса, остановился подле высоченной вековой пихты, прислонясь к её шершавому стволу и обхватив его руками, прося, чтобы дерево дало мне силы что-то решить. Но вековая пихта была молчалива и холодна. Ей были безразличны желания и страсти маленького хищника, и она не могла мне дать того, что я у неё просил. Минуту спустя я это осознал и, отпустив ствол безликого и не обращающего на меня внимания дерева, обречённо рухнул навзничь под сенью широких тёмно-зелёных лап и закричал:
