Дыхание Рубина участилось. Кожа приобрела синюшный оттенок, по лбу и вискам ручьями скатывался пот.
Похоже, дракайн выполз из норы в тот миг, когда феникс принялся излечивать хозяина.
Твою ж!.. Вот чем опасны игры с сущностями!
— Агрх! — Олеандр до скрежета стиснул зубы, что не способствовало ясности мышления.
Трясущейся рукой стащил с ворота туники брошь-трилистник. Отогнул медную иглу-застежку и вонзил Рубину в подушечку указательного пальца. На коже выступило пятно крови. В остальном тело никак не откликнулось на раздражитель.
— Треклятый полудурок! — Олеандр размахнулся и в сердцах швырнул брошь в кусты.
По жилам растекалось пламя праведного гнева. Руки так и тянулись к ядовитому недоумку в стремлении придушить.
Нет, ну а что? Рубин быстро отойдет к праотцам, а заодно в кои-то веки свершит благое дело и окажет другу честь — Олеандр самолично прикончит его за невиданные тупость и высокомерие.
— Может, еще выкарабкается, — сдавленно пролепетал Мирт, растирая заспанные глаза. — Но… вряд ли, конечно. Разве что у вас в хижине припрятан божественный целитель.
— Мне нужна каменная пыль! — нашёлся Олеандр. — Дракайны ненавидят камень, не переваривают и…
Он осекся. Зеф и целители глядели на него так, словно узрели за спиной стаю хинов во главе с призраками умерших предков. Мирт попытался что-то спросить, но из горла вырвался один хрип.
— …Просто принесите пыль, — добавил Олеандр. — Я попытаюсь отравить дракайна и вытащить феникса.
— Понял. — Зефирантес кивнул и опрометью ринулся исполнять просьбу. — Скоро вернусь!
Оставалось надеяться, что с такой заурядной задачей, как поиск каменной пыли, он справится влет.
***
Зеф не оплошал. Олеандр едва успел оттереть с ладоней кровь, когда перед ним плюхнулся мешок, доверху набитый рыхлой смесью горных пород с явным преобладанием мориона.
— Ты что, к скалам бегал?! — изумился он, раздумывая, не прикидывается ли друг дурнем, а в сущности может вполне сносно соображать, ежели малость поднапряжется.
— Из лачуги прихватил, — Зефирантес взмахнул рукой, едва не пришибив щуплого лекаря. — Рассудил, что обычный песок не сгодится. Дракайны подле пустыни живут. У них это… как его?
— Невосприимчивость к некоторым видам камня, — подсказал Олеандр. — Откуда знаешь?
— Книжки читал.
Серьезно?! Зефирантес и книги, книги и Зефирантес. Диво дивное, — заметил бы Каладиум.
Рубина было решено занести в дом и переложить на что-то помягче древесного настила и почище запекшейся лужи крови. Мирт поворчал, что все потуги спасти сына Цитрина бессмысленны и надо бы заняться омовением тела, но противиться воле наследника не рискнул. Его помощники подняли носилки и слаженным шагом принялись отступать к хижине.
Олеандр плелся слева от ноши, прижимая к носу Рубина клочок плаща, обсыпанный морионовой пылью.
— А что с девицей той? — вдруг спросил Зефирантес, поравнявшись с ними.
— О ком ты?
Они миновали лестницу на крыльцо.
— Мне Драцена рассказала, — заговорчески шепнул Зеф.
Он отвел предплечья в стороны и усердно замахал ладонями, то ли подражая какой-то птице, то ли попросту тронувшись умом. Его потуги смотрелись жутковато, учитывая, что шаровары и подол плаща насквозь пропитала кровь. Он сжал кулаки. Отогнул указательные пальцы и стоймя приложил к ушам, очевидно, изображая рога. И вприпрыжку заскакал по веранде, грозясь проломить пол.
Олеандр отступил от бесноватой туши, но уперся бедром в носилки со вторым полоумным приятелем и выругался.
Боги! С кем он общается?! Один краше другого!
А Зеф… Он на Эсфирь намекает, что ли?
Краем глаза Олеандр заметил на висках лекарей капли пота. Крепкими телами целители не отличались, а кольчуга и шипы на одеянии Рубина добавляли ему веса.
— Что-то не так? — Мирт почесал седую макушку.
— Дальше мы сами справимся, — возвестил Олеандр. — Вы свободны, благодарю за помощь.
Лекари в недоумении переглянулись. Мирт смерил его оценивающим взором и прищурился.
— У вас в доме кто-то есть? — Его голос сочился подозрениями. — Кажется, я что-то слышал…
— Так это птица моя! — встрял Зефирантес. — Попросил вот наследника за ней приглядеть и…
— Какая птица? — Мирт ошалело моргнул.
— Белокрылая. С рогами.
Боги! Олеандр закатил глаза, тогда как за стенами хижины и впрямь что-то громыхнуло. Лекари снова переглянулись.
— Очень буйная птица, — добавил Зеф.
Или ее хладное тело с переломанными ногами и свернутой шеей.
Мнилось, воздух подле дома заледенел и застыл в ожидании. От Мирта так и несло притворным отступлением. Губы его больше не размыкались, но на лбу почти что горели слова: «Надо бы поведать о птичке Аспарагусу». В звенящей тишине лекари сошли с крыльца и затерялись среди деревьев.
— Спасибо. — Внутри Олеандра всё колотилось и тряслось от перенапряжения.
— Да чего уж там, — проговорил Зефирантес, и они подхватили носилки с Рубином.
Во власти искажённого восприятия
Изувеченное девичье тело, к счастью, в доме не валялось. По комнате, так и сяк подступаясь к опрокинутому креслу, скакала вполне себе живая и невредимаябелокрылая птица с рогами.
Стоило Олеандру и Зефу занести Рубина в хижину, Эсфирь вскинула голову. Тряхнула шевелюрой, рассеивая запах серы и копоти.
И застыла. Все такая же неказистая и тщедушная. Окаймленная призрачным сиянием, которое словно подсвечивало её, обволакивало солнечным контуром. Буря чёрных кудрей спутывалась с рогами-волнами, доходила ей до поясницы. Пепельный узор вен отчетливо выделялся белизной кожи, изрисовывал её кривыми линиями и завитками.
Не девушка — ночное видение! Кошмар наяву!
Эсфирь сдвинула брови. Ее взгляд уперся в Рубина, который потугами двух пар рук уже возлежал на кровати. Олеандр только поправил ткань с пылью, прикрывавшую нос приятеля.
— Он жив? — спросила Эсфирь, а потом сама же ответила: — Да, жив, но близок к смерти.
Как она это поняла? Олеандр оглянулся и замер, пронятый не то её сиянием, не то переливами голоса. Да. Эсфирь при первой встрече вызвала у него интерес. Но ныне она источала дурманящее очарование. Вынуждала едва ли не преклонить колено, клясться в вечном служении и сердцем, и клинком.
Что за несуразное чувство? Откуда взялось? Назвать Эсфирь красавицей у Олеандра язык до сих пор не поворачивался. Куда сильнее она походила на призрак — на воплощение ночного страха.
И Зефа пробрало. Он переминался у двери, будто страшась нырнуть в хижину, и глядел на Эсфирь как на потерянное и вновь обретённое сокровище. Пятна смущения облепили его лицо до завитков ушей.
