Слыхал Олеандр о мелких вивернах. Они покусывали хозяина, впрыскивали медленный яд, а потом всюду за ним бродили, ожидая, когда тот издохнет и послужит ужином.
— Милая птичка, наследник, — молвил Аспарагус тихо, но так, что мороз пробирал до внутренностей. — Правда, не слишком походит на заурядное пернатое творение и источает весьма скверную ауру.
В хижине повисло напряженное молчание. Волосы прилипли к щекам архихранителя, кожу и маску омывала стекающая влага. А лицо Аспарагуса делалось тем мрачнее, чем дольше он глядел на Эсфирь.
Олеандр вдруг сообразил, что до сих пор стискивает ее в объятиях. Отпустил и собрал руки за спиной. Отпрянул, ожидая продолжениястальногонатиска, но что-то пошло наперекосяк.
Аспарагус повернулся к двери и произнес в темноту ночи:
— Прошу вас…
В проеме показался Зеф. Он поглядел на Олеандра, чиркнул ребром ладони по шее, как если бы говорил «Нам конец», и вкатил в дом бочку. Громыхнув, она пересекла комнату и ударилась о стену. Следом, изогнувшись в полете, в кресло плюхнулись колосья ливра — пучок целебных растений.
— На пост. Живо!
Аспарагус не церемонился. Подол его плаща взвился, когда он подцепил ногой дверь и захлопнул её перед носом Зефа. Звук получился такой, что Олеандр соотнес его со словами «Удар злого рока».
— Благой ночи. Я Эсфирь, — раздался веселый голосок.
Олеандр усмехнулся. Он начинал подозревать, что звучание собственного имени доставляет ей немалое удовольствие. Пускай в доме будут десятеро, она подойдет ко всем и представится каждому.
— Вас ничего не смущает, наследник? — спросил Аспарагус, явно намекая на непогоду.
Раздуваясь, за окном пролетела чья-то накидка. Вдогонку ей промчались сапог и кружевные подштанники.
И почему Олеандру захотелось рассмеяться? Еще бы его не волновал внезапно разошедшийся ураган! Он видел такое впервые в жизни и, мягко говоря, малость опешил. Но ежели ради спасения приятеля ему нужно пожертвовать одним солнечным днем, значит, так тому и быть.
— Чего ты хочешь, Аспарагус? — выдохнул он. — Рубин оказался при смерти отчасти из-за твоего бездействия. А она, — он указал на зевающую девушку, — помогла его излечить!
— Не совсем, — возразила Эсфирь, встрепенувшись. — Скорее, оживить. Хотя… Знаете, тут как посмотреть. Его душа не отделилась от тела. Потому-то я и смогла ему помочь…
Чего? Олеандр ждал, когда она добавит что-то вроде «Я пошутила», но с её уст слетело неуместное:
— …Что-то кушать захотелось. — Она гулко причмокнула, точно смакуя невидимую пищу.
Не припоминал он, кому из знакомых существ в последний раз удавалось поставить его в тупик. Наверное, заслуга та до сих пор принадлежала Глену — однажды он сочинил за ночь поэму.
Аспарагус уже в десятый раз оглядел Эсфирь с пят до рогов и с рогов до пят.
— Она…
— Я нашел её у Морионовых скал, — пояснил Олеандр — сгустившееся напряжение подталкивало к откровенности. — Она…
— Она вырожденка.
— Что?!
Архихранитель всегда утверждал, что хорошего воина красит невозмутимость. Он обучался у океанид, привык утаивать истинные чувства. Но ныне броня его дала трещину. Кулак сжался. Венка на виске забилась часто-часто, а пальцы как бы невзначай огладили ножны, торчавшие из-за пояса.
— Вышел! — бросил он.
— А не много ли ты себе позволяешь?! — рявкнул Олеандр. — Вообще-то это мой дом!
Эсфирь пятилась, со страхом взирая то на одного, то на другого. И тут ставни второго окна распахнулись, с грохотом ударились о стены. Разбрызгивая влагу, в хижину влетела мохнатая туша. Аспарагус отскочил к двери и едва ли не в прыжке выхватил меч. Но вдруг лезвие выскользнуло, звякнуло о пол, а сам архихранитель заскакал по комнате, стряхивая с ноги впившегося в нее зубами силина.
В тот же миг зверь разжег на кончике хвоста чары. Спрыгнул и швырнул в архихранителя световой шар. Чары ударили Аспарагуса в живот, впитались в плоть, ошеломляя. Серебристое сияние охватило его, и он попятился. Врезался в опрокинутое кресло и, не удержав равновесие, перевалился через него.
— Больно, наверное, — злорадно выдал Олеандр и рванул в сторону.
Второй пучок ошеломления просвистел над плечом. Третий врезался в ставню, за которой он укрылся. И слух потревожил стук каблуков. Когда он решился выглянуть, силина уже и след прослыл. Как и Эсфирь. Воспользовавшись суматохой, она, похоже, выскочила в ночь. О её недавнем присутствии напоминало лишь белоснежное перо, перекатываемое ветром по комнате.
И куда её понесло, спрашивается?
***
Видит Тофос, Олеандр никогда не плодил слухи. Но ныне язык так и чесался донести до собратьев весть, что великого архихранителя, глаза и уши Стального Шипа, уложил на лопатки мелкий зверь. Олеандр многое бы отдал, чтобы подольше понаблюдать за Аспарагусом, который выполз из-за кресла на четвереньках, силясь нащупать выскользнувший из рук меч.
Жаль, время подгоняло. Потому Олеандр только отпихнул клинок подальше — тихонько так, мыском сапога. Затем оглядел Рубина. Удостоверился, что с ним всё в порядке. Сунул в карман перо. Подхватил с пола ножны с саблей и выбежал во двор. Туника и шаровары мгновенно прилипли к телу — на улице до сих пор бушевал ливень. Ледяной и надрывный, он раздирал тишину поселения.
Олеандр пересёк двор и нырнул под крону ближайшего дерева. Раздвинул ветви, поникшие от влаги. И взору предстала дыра в ограде — достаточно широкая, чтобы через неё, пригнувшись, вынырнула в лес тощая девица.
Нетрудно догадаться, кто прогрыз отверстие. Клятый силин! Возможно ли, что они с Эсфирь знакомы?
— Наследник! — донёсся до слуха возглас, и Олеандр выругался. — Куда это вы собрались, интересно?
Как говорится, недолго листва шелестела. Олеандр скрипнул зубами и ринулся в дыру. Но цепкие пальцы ухватили его за ворот и потянули назад. Он подался вперед, и ткань туники врезалась в горло, затрещала.
— Вы с ума сошли? — прорычал Аспарагус и рывком затащил его под ветви. — Вы слышали?..
— Она не выродок! — Олеандр резко обернулся. Мокрые волосы шлепнули его по лицу. — С чего ты вообще это взял? Ты можешь назвать её сущности? Нет. Тогда ты не можешь и утверждать, что она двукровная. Боги! Да она толком ничего не помнит. Чар лишается и призывает их по глупости!
— И кто же она? — В золотом глазу Аспарагуса еще плавал дым ошеломления, но вопрос его прозвучал твердо.
— Не ведаю! — сознался Олеандр, отдирая от боков тунику. — Но точно не выродок!
— Идиот! — гаркнул Аспарагус и добавил: — Потешались с распутницей? По нраву пришлось? Право, слишком долго я живу на свете, чтобы не уловить ауру очарования. Штаны подтяните, наследничек!
Сперва Олеандра бросило в жар, следом в холод. Он отвел глаза, ощущая на себе колючий взгляд, от которого в жилах стыла кровь. Какой там побег Эсфирь?! Он старался хотя бы дышать, вдоволь наглотаться промозглого воздуха, пока волна осуждений и гнев Фрез не смыли его на дно океана.
