— Нет! — воскликнул Олеандр, и крик его эхом разнесся по склону. — Помогайте раненым!
— У вас паника, — прозвучал за спиной мягкий, как шелковая петля, голос. — Позвольте…
— Не позволю! — Олеандр обернулся.
Расталкивая собравшихся у дерева соплеменников, Аспарагус прорвался к нему и замер.
— Ты!.. — Заготовленные оскорбления встали поперек глотки, Олеандр застыл с открытым ртом.
Аспарагус не то снял, не то потерял маску. Грязно-розовая и дряблая левая половина его лица выглядела ужасно — словно некогда на нее пролили расплавленный металл. Глаз с повреждённой стороны был закатан. От переносицы к уху разбегались стянутые временем, но оттого не менее жуткие шрамы. Глубокие и сморщенные, они напоминали порезы на иссохшем плоде.
Ощутив укол стыда, Олеандр отвернулся — негоже пялиться на чужие увечья. Но когда архихранитель схватил его за подбородок, щемящая боль, гнев и вина снова разлились в сердце отравой.
Не слова, угрожающее рычание вырвалось из занемевшего, сведенного яростью горла:
— Мразь ты, Аспарагус! — Олеандр чувствовал, что перегибает палку, но ничего не мог с собой поделать. — Это ведь ты, верно? Ламия! Каладиум убил ламию-граяду! А еще мойра! Они тебе подчиняются? Ты втерся к моему отцу в доверие! Желаешь надавить на него, увеча его сына и губя собратьев? Хочешь подмять нас под себя и заставить действовать по твоему усмотрению, чтобы возродить стальные устои? Не выйдет! Никогда мы с отцом под тебя не прогнемся, потому что мы сильнее! Мы верим в превосходство разума над чувствами! В нас есть сострадание, мы не играемся чужими жизнями!..
Золотой глаз Аспарагуса сверкнул из-под спутанных прядей волос. Невзирая на его спокойствие и холодность, у Олеандра возникло ощущение, будто к глотке приставили нож.
— Ты не посме… — Неуловимый взмах руки, звучный шлепок, и щеку нестерпимо обожгло.
— Ох ты ж! — донеслось от дриад.
Пощечина пришлась на грани удара кулаком. У Олеандра свело челюсть и язык, который он прикусил.
Позор! Немыслимый позор! Так его еще не унижали. Да и кто осмелился бы? Ни отец, ни мать не поднимали на него руку, полагая, что беседа по душам взывает к уму куда лучше кнута и палки.
Тем не менее пожар в груди поутих. Олеандр сумел вздохнуть полной грудью. Рука Аспарагуса шевельнулась в жесте со скрещенными пальцами, мгновенно пресекая нарастающий гомон толпы. Он стрельнул на соплеменников взглядом, словно подбирая жертву. И дриад как волной смыло. Прихрамывая и то и дело оборачиваясь, Зеф примкнул к ним и отступил.
— У вас была истерика, наследник, — в голосе Аспарагуса появился оттенок стали. — Полагаю, нам должно побеседовать.
Олеандр глубоко вздохнул — через рот, поскольку нос забивал металлический запах крови.
— Вы не виноваты, — возвестил Аспарагус, и Олеандр крепко зажмурился. — Не корите себя, не стоит. Ежели бы вы не покинули поселение, ежели бы не ступили к морю…
Аспарагус прищелкнул языком и продолжил:
— …Вестимо, такие думы тревожат ваш юный разум? Право, наследник, я и не ведал, какое вы, в сущности, еще дитя. Отчего, скажите на милость, вы учитываете лишь крайние перипетии? Будьте любезны, тогда уж смыкайте звенья цепи, начиная от вашего появления на свет. То станется вернее, не считаете? Ежели бы вы не родились, ежели бы не сделали первый вздох, первый шаг. Не сочтите за дерзость, но ныне вы весьма переоцениваете собственную значимость…
Где-то на задворках подсознания Олеандр сознавал, что его пытаются поддержать, но…
— …Наших соплеменников погубили вырожденки, — предельно серьезным тоном заявил Аспарагус. — Это и есть истинная и непоколебимая реальность, остальное — глас потери.
— Сапфир, он точно… — успели произнести губы Олеандра, прежде чем он понял, что говорит не с отцом.
— Пострадал из-за вас? — подхватил Аспарагус. — Что ж, в таком случае позвольте поинтересоваться, говорил ли он вам, что желает вступить в сражение? Ежели так, тогда окажите наследнику Цитрина честь самолично отвечать за последствия принятых им решений.
С каждым полученным ответом в голову Олеандра лезли мысли, что незачем Аспарагусу его подбадривать, незачем помогать. Все сказанное — уловка, чтобы отвести подозрения. А внутреннее напряжение между тем рвалось наружу. Осколками тающего льда прокладывало путь к горлу и скатывалось в уголках век влагой поражения. Поражения перед дриадом, которого Олеандр описал бы просто: «Ему подвластно уничтожить жертву по щелчку пальцев. Но при этом он одарен умением видеть других насквозь, отпирать замки всяких, даже начисто проржавевших сердец. Посему в какой-то миг его становится сложно презирать и опасаться».
— Вы верите в превосходство разума над чувствами? — Под усами Аспарагуса пробежала тень улыбки. — Быть может, докажете это делом, а не словом, м? Вы выказали мне весьма серьезные обвинения, не находите? Так окажите милость, потрудитесь извиниться.
Мнилось, не только они — лес и море застыли в ожидании. И даже время поумерило бег.
— Я… — Олеандр сглотнул. — Я прошу прощения. Сорвался. Тяжело…
— Понимаю, — отозвался Аспарагус и добавил: — Ваше мнение обо мне выросло на щедро удобренной почве — не отрицаю. Я служил вашему деду, коего вы не жалуете. И я совершал поступки, коими не горжусь. Разделял ли я взгляды Стального Шипа? Отчасти. Разделяю ли я взгляды правителя Антуриума? Отчасти. Обоим я клялся в верности. За обоих отдал бы жизнь. Владыка Эониум был… Как бы это сказать?.. Не хватало ему осторожности и аккуратности. Он не умел сдерживать порывы. Не умел подавлять вспышки гнева. Антуриум же с юных лет отличался сдержанностью. Он не унаследовал пагубных качеств отца. Сие бремя досталось вам, наследник, уж не сочтите за дерзость.
— Я не похож на Эониума, — буркнул Олеандр.
— Похожи, — прозвучало следом. — Но вы похожи и на владыку Антуриума. А каким вы станете по итогу, определят ваши же выборы. Примите совет? Не позволяйте гневу дурманить разум. Не подкармливайте вспыльчивость — оглянуться не успеете, как она отравит вас. Но полно! Я заболтался и запамятовал, что с уст ваших извинения слетели. Событие века, право!
Боги! Олеандр спрятал улыбку в кулаке и присел за поваленным деревом. Аспарагус устроился рядом и подтянул левое колено к груди. На долю мгновения рука его скрылась за воротом нагрудника из варёной кожи. И вот он выудил на свет еще один аурелиус — свежий, темно-алый.
— …У Мирта нашли.
Олеандр выхватил судный лист и поспешно развернул. Читал он послание, наверное, раз двадцать, прежде чем оторвал взор от витых и угловатых строк, выведенных твердым нажимом пера.
«Дорогие соплеменники, меня крайне раздосадовала весть о том, что должность старшего целителя до сих пор занимает старик, чьей седой головушке указом Стального Шипа давно следовало разлучиться с телом.
Полагаю, произошло недоразумение, истинно?
